На северный берег Лесогорья и одновременно на южный берег Ледяного моря[1]экспедиционный корпус по нейтрализации Гаурдака прибыл ближе к вечеру, когда бледное северное солнце, натужно перевалив зенит, с явным облегчением сползало к полупрозрачному лесу, покрывающему берег.

С востока надвигалась гроза. Порывистый холодный ветер слепил, трепал волосы, хватал за шапки и пытался скинуть багаж путников на берег, покрытый серой крупнокалиберной галькой. Пенные гребни зеленоватых волн метались по поверхности моря, словно ища убежища от приближающейся бури. Чайки с заполошными резкими криками метались над волнами, будто хотели успеть доделать в последние минуты что-то очень важное, но забыли, что именно. И только гордый буревестник, черной молнии подобный, весело выкрикивал: «Клюв даю – буря будет! Вот шандарахнет-то всех! Мало не покажется! Так им, так им, так им!»…

Масдай завис в нескольких метрах от кипящей полосы прибоя и угрюмо поинтересовался, указывая кистями в сторону придавившей горизонт обширной лиловой тучи:

– Ну как? Вы всё еще намереваетесь лететь? Если да – то счастливого вам пути. Потому что я остаюсь здесь.

Пассажиры, недовольно поджав губы и подперев щеки, принялись сверлить взорами надвигающийся шторм, словно хотели его загипнотизировать и усыпить или, как минимум, развернуть в противоположном направлении.

– Я с тобой, – первой отвела взгляд, вздохнула и сдалась Серафима. – И, поскольку нас большинство, то остальным придется подчиниться.

– Это почему вас большинство? – для проформы возмутился маг-хранитель, для которого идея полета над морем тоже с каждой секундой утрачивала привлекательность всё больше и больше.

– По площади, – резонно сообщила царевна и потянулась в мешок за картой. – Где-то недалеко, к западу, должен быть Синь-город. Там мы сможем переночевать, а утром найдем какую-нибудь посудину и прокатимся на ней… прокатимся на ней… Короче, прокатимся на ней докуда-нибудь. А там пересядем на другую. Еще докуда-нибудь. Будем добираться до Отрягии на перекладных.

– Ваши купцы тоже с отрягами не торгуют? – полюбопытствовал Иванушка.

– Купцы, может, и торговали бы, – пожала плечами Серафима. – Купцы – они и в Узамбаре купцы, ты же знаешь. Только отряги не видят смысла платить деньги за то, что можно забрать даром.

С этими словами она расстелила на спине Масдая сложенный вчетверо кусок пергамента, придавив один его край своей коленкой, другой – коленкой супруга, и уверено ткнула пальцем в какую-то точку.

– Синь-город.

Потом палец покрутился над извилистой береговой чернильной линией и уперся в одну из загогулин-бухт.

– Мы где-то здесь. До города должно быть… часа четыре лету по прямой. Так что, ковер, курс на запад!

– Уговорили, – удовлетворенно хмыкнул Масдай и, не мешкая, выполнил наказ.

Пассажиры закутались поплотнее в изукрашенные разноцветными клочками и полосками всевозможного меха кожушки, купленные накануне у встречных сесландских купцов, уселись поудобнее,[2]и приготовились ждать.

Сначала они приняли почерневшие макушки деревьев за следы пребывания какого-то прожорливого вредителя.

Потом увидели деревню.

Вернее, то, что от нее осталось.

Выжженная земля, обгорелые заборы, обугленные остовы изб, тоскливо вздымающие закопченные печные трубы к равнодушно закрывающемуся тучами небу, обрывки сетей на втоптанных в землю сломанных кольях, изрубленные в щепу рыбацкие лодки…

Лицо Сеньки потемнело, посрамляя приближающуюся грозу.

Она быстро сверилась с картой.

– Метляки.

Адалет раскинул руки, неразборчиво пробормотал несколько коротких слогов и склонил голову, будто напряжено вслушиваясь в одному ему ведомые голоса.

– Неделю назад… – наконец, начал говорить он, словно пересказывая поведанную ему кем-то историю. – Пришло много людей с оружием… С моря… Два корабля… Большая часть жителей убежала… на запад…

– В Синь-город. Под защиту стен, – угрюмо проговорила царевна.

– А меньшая куда? – не подумавши, уточнил Иванушка, затем сообразил вдруг, что сказал, и вспыхнул алым. – Кхм… Я… хотел сказать… Извини, Сень… Мне очень жаль…

Серафима ничего не ответила, лишь отвернулась и, играя желваками, хлопнула ковер по пыльной спине, давая знак трогаться в путь.

– С тех пор, как лукоморский флот разгромил отрягов десять лет назад под Ключ-городом, они к нам больше не суются, – оправдываясь без вины, говорил царевич, обращаясь к жене, застывшей подобно натянутой тетиве. – А раньше и на нашем берегу то же самое творилось… И не только на деревни нападали – на города тоже… по рекам поднимались… У их карраков осадка маленькая… Кораблей по десять-двадцать-тридцать налетали… Всего один раз удалось их так подловить, всей массой. Их тогда больше полусотни в Гусиной бухте собралось – планировали набег на Трамонтанск во время ярмарки. Ни один не ушел.

– Повезло вашим, – еле слышно вздохнула царевна и снова замолчала – до конца пути.

Самый большой населенный пункт приморской полосы Лесогорья был укреплен на славу. Высокий вал, налитый свежей водой ров, крепкие стены из прочного синего камня и частые сторожевые башни не давали нежданному противнику приблизиться к Синь-городу незамеченным ни утром, ни днем, ни вечером.[3]

Но самая высокая сторожевая вышка – ничто сама по себе без глазастого и рьяного дружинника на ней.

И еще двух – чтобы глазастому и рьяному было не скучно.

Однако, несмотря на все предосторожности предусмотрительного командования, двое компаньонов – начальник караула и его заместитель – увлеклись одной древней высокоинтеллектуальной игрой, и глазастый начинал скучать.

Звали его Егором. Записался он добровольцем в дружину всего месяц назад. Красноречивые рекрутеры обещали ему службу на благо родной страны, полную приключений и опасностей, походы, сражения и долю в добытых в боях трофеях.

Но вместо этого всё, что пока молодой ратник видел со сторожевых вышек – это обыденные и совсем неинтересные леса, поля, море и облака и – один раз – жалованье. Немалое, конечно, но вполне прозаичное и законное. И даже набег на Метляки случился, пока он был на часах на противоположной стене – ни заметить первым, ни мчаться на подмогу, навстречу обещанным приключениям и опасностям, ему не пришлось.