Все подробности событий последних дней независимости Венеции, описания тюрьмы для рабов в Тунисе и обычаев берберских пиратов соответствуют действительности.

В 1792 году Франция объявила войну Австрии, и через четыре года Республика Венеция получила свой смертный приговор из рук Наполеона Бонапарта. Людовико Манин был последним дожем.

В течение трех столетий берберские пираты, или корсары, грабили корабли, наводя ужас на все Средиземноморье.

В 1634 в городе Алжире находилось свыше двадцати пяти тысяч рабов-христиан, и флот берберов насчитывал свыше ста пятидесяти кораблей.

«Христиане сегодня дешевы», — возглашали торговцы на рынках; а самых красивых пленниц обычно отправляли в Константинополь к султану.

Только в 1830 году, когда французы оккупировали Алжир, эта чудовищная торговля прекратилась.

— Так мы идем танцевать или нет? Или ты всю ночь собираешься здесь стоять?

Женщина говорила раздраженно, но ее глаза под черной бархатной маской с жадным восторгом следили за толпой, веселящейся на площади Святого Марка.

Пестрота ярких костюмов гуляющих поражала разнообразием, а маски позволяли сохранить инкогнито, и даже родные не узнали бы их.

— Здесь слишком много народа, — без всякого энтузиазма ответил мужчина, — и вдобавок слишком душно.

— Много народа? — возмутилась женщина. — После всех этих недель кошмарной качки, когда вокруг только и есть, что тоскливое серое море!

Герцог Мелфорд стоял со скучающей миной — под маской это было все равно не заметно.

Он уже тысячу раз слышал эти упреки и в очередной раз пожалел, что пригласил любовницу поехать в Венецию.

Герцог надеялся, что очаровательная спутница скрасит однообразие путешествия, но она умудрилась превратить поездку в настоящий кошмар.

— Нет, ты только посмотри, что он делает! — воскликнула Одетта, переключив свое внимание на новый объект и на время забыв свои упреки.

С самого верха колокольни спускался канат и по нему съезжал вниз головой акробат, держась за веревку ногами.

Все замерли и смотрели вверх — но вот акробат благополучно достиг земли, и толпа в восторге захлопала. Но вокруг было столько других демонстраций силы и ловкости и столько забавных номеров, что просто разбегались глаза.

Кого здесь только не увидишь: такие забавные ряженые! — медведи и черти с рогами и хвостами, акробаты на ходулях и всадники на деревянных лошадках.

Были и дервиши, и клоуны, и Шуты.

Была цыганка, предсказывающая судьбу, и кружевница Кьодджа.

Арлекины отплясывали в обнимку с хорошенькими Коломбинами, и оборванные мальчишки крутили сальто.

Толпа сама по себе была зрелищем, когда все эти люди в полосатых платьях, в нарядах, расшитых блестками, остроконечных колпаках и тюрбанах, с фальшивыми носами, хлопали и свистели, и то и дело покатывались от хохота, когда расфуфыренные франты обменивались остротами.

И над всем этим весельем звучала музыка.

В центре площади танцевали сотни людей, и Одетта потянула герцога за руку.

— Идем, — крикнула она, — я хочу танцевать!

— Почему нет, красавица? — вмешался незнакомец в маске, и вот уже Одетта унеслась в вихре танца, оставив любовника в одиночестве.

Исчезновение дамы не взволновало герцога.

Он бывал в Венеции и раньше и знал, что карнавалы, в общей сложности занимающие до шести месяцев в году, — здесь только предлог для непрерывного веселья и праздника, когда все условности и приличия отбрасывались в сторону.

Венеция — город наслаждений, город любви — предалась легкомыслию до такой степени, что невозможно было оставаться серьезным в этом похожем на сказку месте, где удивительная яркость воздуха словно украшала купола, дворцы и башни своим великолепным сиянием.

На площади, перед многочисленными кафе, посетители пили вино и сплетничали, а по зеленой глади лагуны и окрестным каналам скользили гондолы с яркими балдахинами и развевающимися вымпелами.

— Могу я… поговорить с вами, милорд? — проворковал тихий голосок. Герцог обернулся и увидел, что рядом стоит какая-то женщина.

Было трудно догадаться, как она выглядит, ибо незнакомка носила маску, а ее волосы под маленькой треугольной шляпой скрывала кружевная накидка, падающая на плечи.

Но губы были видны сквозь прорезь маски — прелестные и почти детские губы.

— Почту за честь, — сказал герцог.

Девушка говорила по-английски, поэтому он ответил на том же языке.

— Мы не могли бы где-нибудь… присесть?

— Ну конечно, — ответил он.

Предложив незнакомке руку, герцог повел ее по площади. Благодаря своему высокому росту, он легко прокладывал дорогу в толпе, пока не увидел кафе, где вроде бы были свободные места.

Герцог выбрал столик в глубине, у самых стен «Кареты Счастья», где было потише. Все предпочитали сидеть как можно ближе к гуляющим и танцующим на площади.

Девушка села, и герцог подозвал официанта.

— Что будете, — спросил герцог, — вино или шоколад?

— Пожалуйста, шоколад. Сделав заказ, герцог повернулся к своей спутнице.

Она очень молода, решил он, а еще ему показалось, хотя он мог ошибаться, что глаза девушки смотрят на него сквозь черную маску с легкой тревогой.

— Вам, наверно, кажется очень странным, милорд, что я так обратилась к вам, — сказала она своим взволнованным голоском, — но мне так… страстно хотелось поговорить с вами… об Англии.

— Об Англии? — удивленно переспросил герцог.

— Я тоскую по дому, — ответила девушка.

Герцогу стало смешно. Он не ожидал услышать такое в Венеции, да от кого — от англичанки!

— Вы не наслаждаетесь этим весельем? — спросил герцог, показывая рукой на карнавал.

— Я его ненавижу! — заявила незнакомка.

Герцог поднял под маской брови, и девушка быстро добавила:

— Но я не хочу говорить о себе. Я хочу узнать, сияют ли золотом нарциссы в лондонских парках, по-прежнему ли великолепны лошади на Роттен-Роу, и кричат ли уличные торговцы «Душистая лаванда», когда приносят из деревни свои корзины.

В юном голосе слышалось легкое волнение, и герцог понял, что все, о чем говорила девушка, для нее очень важно.

— Вы не назовете мне ваше имя? — спросил он.

Девушка замерла, и герцог тут же добавил: