Семья Глесснеров

Джон Джейкоб Глесснер

Сара Фрэнсис Макбет Глесснер — жена Джона Джейкоба Глесснера, известная как Фрэнсис Макбет

Джон Джордж Макбет Глесснер — сын Джона Джейкоба и Фрэнсис Макбет Глесснер, известный как Джордж

Фрэнсис Глесснер Ли — дочь Джона Джейкоба и Фрэнсис Макбет Глесснер, известная в детстве как Фанни

Друзья семьи Глесснеров

Доктор Джордж Берджессс Маграт — гарвардский однокурсник Джорджа Глесснера, патологоанатом Северного судебного округа в округе Суффолк

Айзек Скотт — дизайнер, ремесленник и художник, создававший мебель и декоративные изделия для Глесснеров

Медицинская школа Гарварда

Джеймс Брайант Конант — президент Гарвардского университета (1933–1953)

Доктор Сидни Бервелл — декан Медицинской школы Гарварда (1935–1949)

Доктор Алан Мориц — заведующий кафедрой судебной медицины (1937–1949)

Доктор Ричард Форд — заведующий кафедрой судебной медицины (1949–1965)

Другие

Доктор Роджер Ли — выдающийся бостонский терапевт и личный врач Джорджа Берджесса Маграта и Фрэнсис Глесснер Ли, не родственник

Доктор Алан Грегг — директор отделения медицинских наук Фонда Рокфеллера, отвечающий за финансирование проектов по улучшению медицинских услуг

Эрл Стенли Гарднер — знаменитый автор романов о Перри Мейсоне

Я впервые увидела диорамы Фрэнсис Глесснер Ли в 2003 году, когда, будучи еще молодым врачом, отправилась в Балтимор, чтобы пройти собеседование на вакансию в бюро судебно-медицинской экспертизы. Директор бюро, доктор Дэвид Фаулер, спросил, видела ли я «Этюды». Я честно ответила: понятия не имею, о чем он говорит. Тогда Фаулер отвел меня в темную подсобку и включил свет. В углу комнаты стояли небольшие коробки, прикрытые от пыли тряпками, а в них под оргстеклом скрывался замысловатый и причудливый мир насилия и смерти.

«Этюды на тему необъяснимой смерти» — это сцены убийства в миниатюре. Я внимательно их рассматривала. Заметила напольную плитку в горошек и обои с невероятно детальным цветочным узором в одной из крошечных комнат. В другой коробке находился деревянный домик с кухней и двухъярусными кроватями. На чердаке лежали снегоступы, на плите стояла кастрюля. Ребенком я играла с похожим домиком и постоянно упрашивала отца отвезти нас в магазин миниатюр, чтобы купить аксессуары для моего личного маленького мира, но я никогда раньше не видела настолько тщательно проработанных кукольных домов. Чтобы сделать тарелки для кукол, я использовала пластиковые кружочки от бутылочных пробок. В «Этюдах» тарелки были сделаны из фарфора. Фарфора! На кухонных полках стояли консервные банки, и надписи на них (как и заголовки в газетах) можно было прочитать. Я завороженно рассматривала детали.

А среди деталей были брызги крови на обоях, гротескные обгоревшие останки тела на сожженной кровати, висельник с побагровевшим лицом. Совсем не обычные кукольные дома. Не игрушки для детей. Что же такое я рассматривала? Кто это сделал? И самый захватывающий вопрос: что здесь произошло, в каждой из историй, запечатленных в миниатюре?

Я приехала на собеседование в Балтимор после двух лет обучения на судебного патологоанатома в Нью-Йоркском бюро судебно-медицинской экспертизы. Во время учебы я вместе с судмедэкспертами из бюро бывала там, где погибли люди. Мне объясняли, что нужно искать и что можно найти на месте смерти, чтобы по велению закона окончательно определить причину и род необъяснимой, внезапной или жестокой кончины. Именно так судмедэксперты учатся расследовать смерти — на практике.

Есть что-то неприятное и извращенное в необходимости без приглашения заходить в чужой дом, рыться в аптечке, мусорных баках и холодильнике, пытаясь установить, почему хозяин дома лежит на полу мертвый. Следователи из Нью-йоркского бюро были дипломированными профессионалами, они научили меня, на чем нужно сосредоточить усилия: что следует высматривать, нюхать, щупать и к чему прислушиваться.

В аптечке вы найдете свидетельства недугов покойного. Большая бутылка антацида подскажет, что он страдал от проблем с пищеварением, но также может говорить и о недиагностированных проблемах с сердцем. Упаковки рецептурных лекарств расскажут, использовались ли эти препараты по назначению, а может, их вовсе не принимали или, наоборот, злоупотребляли таблетками. В мусорном ведре порой скрываются неоплаченные счета, извещения о выселении или выброшенный черновик предсмертной записки. Иногда в холодильнике полно еды, а иногда стоит лишь одинокая бутылка водки. Если еда свежая, то и труп, скорее всего, тоже. Если же она испортилась, это может подсказать степень разложения тела и помочь определить время смерти. На месте трагедии все составляет часть истории, здесь истина обычно скрывается в деталях. Я, судмедэксперт, не могу поговорить с пациентом. Его история болезни — это его окружение, именно на эти данные я буду опираться на следующий день в морге, проводя вскрытие и дополняя его результатами картину трагедии. Мой наставник, покойный доктор Чарльз Хирш, ведущий судмедэксперт Нью-Йорка с огромным стажем, говорил всем, кому посчастливилось у него учиться: вскрытие — это только часть расследования смерти.

Учась проводить вскрытия, я также узнала, что находки с места гибели не всегда что-то раскрывают. Они могут быть бесполезными. Они могут заводить в тупик. Пистолет в руке покойного и свидетель, утверждающий, что у погибшего была депрессия, — аргументы в пользу самоубийства. Но в морге я обнаруживаю отсутствие ожогов и следов пороха на коже, а значит, в покойного выстрелили с расстояния минимум 80 сантиметров. Человека убили, а затем попытались инсценировать самоубийство. Или кажется, что женщина мирно почила в своей постели во сне. А на следующий день вскрытие показывает, что под чистой кожей на шее залегают глубокие кровоподтеки, а в белках глаз есть точечные кровоизлияния, — все это говорит о насильственном удушении. Так во время учебы я узнала: улики на месте смерти могут подсказать, что вы обнаружите при вскрытии, но не могут полностью его заменить.

Уникальные истории, изображенные в «Этюдах», вернули меня в ту эпоху, когда лишь зарождалось расследование смертей с помощью научных методов, и медики только начали оспаривать первенство коронеров и полицейских детективов в роли экспертов, способных выявить насильственную смерть. Передо мной были работы незаурядного мастера и медицинского эксперта, применившего свои таланты для создания чего-то, что больше, чем наука, и глубже, чем искусство. Экспонаты были практичными, познавательными, а их загадки полностью поддавались расшифровке, при этом интерпретация каждой сцены могла меняться в зависимости от той информации, которую принесло бы вскрытие. Возможность изучать комнаты, заглядывая в них сверху, смотреть на кукол, а не на двигающихся живых людей (или их уже неподвижные тела), позволяла натренировать взгляд и научиться подмечать детали. Я поняла, что «Этюды на тему необъяснимой смерти» были сродни моей практике в Нью-йоркском бюро судебно-медицинской экспертизы, только в миниатюре. Те навыки, которые я приобрела, расследуя сцены смерти в разнообразных реальных квартирах, домах, офисах и на стройках, можно было получить и здесь. Меня поразило то, сколько времени и усилий, вероятно, ушло на создание таких разнообразных, сложных и загадочных сценариев и сколь многому можно было научиться, внимательно их изучая.