Юлия Твинк

Изолента времени

Индикатор на пульте замигал зеленым. Мозес, лысеющий ученый средних лет, переключил систему на вход. В углу плохо освещенной лаборатории, в темпоральной камере, материализовался человек. Это был Глеб Гольцев. Когда-то прозрачная крышка отъехала, открывая худое лицо молодого человека. Его темные волосы растрепались, а глаза сверкали раздражением. Он был одет в полосатый костюм прошлого века.

— Ну что? — спросил Глеб.

— Подожди, сейчас сравню матрицы, — Мозес поправил очки и поспешил к вычислительной машине, занимавшей четверть комнаты. Но тут же споткнулся об один из многочисленных кабелей.

— К черту твои матрицы! Что там снаружи? — нетерпеливо спросил Глеб.

Мозес кивнул, вернулся к пульту и включил камеру внешнего наблюдения. Небольшой экран засветился. Через несколько секунд прорисовалось изображение полуразрушенного города. Обломки старого мира мерцали мертвым льдом. Последствия ядерной катастрофы смотрелись слишком привычно. Мозес поспешил выключить печальный вид.

— Я так и знал. Твоя затея — ерунда. Я больше не буду нырять, — Глеб снял шляпу и отшвырнул ее в угол с мусором. Коробка с отработанными пластинами перевернулась, и они вывалились на пол.

— Подожди! Давай проверим, — раздраженно сказал Мозес. Он не был чистюлей, но эпатаж друга ему не понравился.

Мозес подошел к машине и вынул две матрицы. На одной содержалась история до темпорального путешествия, а на второй — текущая. Мозес вставил их в гнездо стоящего рядом небольшого компьютера и запустил сравнительный анализ. Друзья наблюдали за движением полоски-индикатора молча и внимательно, будто это зрелище было увлекательным. Наконец «червячок» дополз, и на экране высветились данные. Пока Глеб вчитывался, Мозес быстро пробежал текст глазами и подвел итог:

— Так. Ты устранил Нельсона, премьер министра Англии. Дата начала второй мировой была 1943 год. Сейчас во главе оказался Адольф Гитлер. Германия — 1937-й. Следующая цель — он.

— Нет, я сыт по горло этими убийствами. Меняются имена, страны, даты. Не меняются лишь Вторая мировая и ядерная зима, как будто это нечто предрешенное, — Глеб отвернулся, намереваясь уходить, но потом повернулся и добавил сердито. — Ты зря соорудил свою машину времени. Она ничего не меняет. Это какая была по счету операция? Тридцать девятая? Сороковая? Сколько еще нужно пробовать, чтобы понять: твоя теория не верна. Мы не можем изменить историю. Только детали!

— Постой! — Мозес поспешно схватил друга за плечо. — Мы не можем все бросить. Это слишком важно. Я не знаю других способов исправить ошибки предков и дать человечеству еще один шанс. Земля будет восстанавливаться слишком долго. Через несколько поколений мы вымрем! — на последней фразе Мозес дал петуха от волнения.

— Я слышал это миллион раз и тоже переживаю за судьбу человечества, но твой метод не работает. Это все бес-по-лез-но, — сказал Глеб, с издевкой глядя в глаза.

— Рано или поздно получится. Нужно пробовать, — произнес Мозес настойчиво, как учитель ребенку.

— Ты знаешь? Я ухожу. С тобой невозможно разговаривать. Ты не слышишь никого, кроме себя, — Глеб резко развернулся и вышел, громко хлопнув дверью, и отправился на кухню. Ему причитался бонус за выполнение задания: обогащенный белками ужин и крепкая настойка. По дороге Глеб думал о том, как все обветшало в их укрытии. Трещин на плиточном поле все больше, а желающих убрать паутину с потолка все меньше. У людей почти не осталось надежды — не осталось и желания что-то менять.

В глубине души Гольцев знал, что рано или поздно даст Мозесу себя уговорить, ведь ему ничего другого не оставалось в этом полуразрушенном мире без будущего. Но сейчас он был раздражен и хотел, чтобы его оставили в покое.

Глеб зашел в помещение, подошел к окну распределителя и приложил большой палец с идентификационным чипом к маленькому сканеру. Когда-то после считывания чипа зажигался зеленый светодиод, но он недавно перегорел, поэтому о работе распределителя можно было узнать только по звуку. Глеб забрал праздничный, если его можно так назвать, ужин и отправился к себе в комнату.

Они жили в подземном бункере, который был специально разработан и построен для исследований. Помимо Мозеса и Глеба в подземном убежище находились и другие люди. Они все были потомками ученых, работавших в лаборатории и сумевших пережить ядерный катаклизм благодаря особой конструкции здания: двойные бетонные стены, собственный генератор энергии и запас продовольствия. Полностью замкнутая система жизнеобеспечения.

Лет пятьдесят назад, когда стало ясно, что война приобретает катастрофический размах, группа ученых и богатых энтузиастов запустили проект «машина времени». Но на реализацию ушло много времени. Лишь недавно, лет пять назад, благодаря Александру Мозесу удалось закончить разработку. Теперь они регулярно отправлялись в прошлое, чтобы предотвратить катастрофу. Вначале возможность все исправить вызывала большое воодушевление у всего их маленького сообщества. Затем первая неудача. Примерно после пятнадцатой попытки люди перестали верить. Наконец ушла даже надежда. Глеб был последним добровольным темпонафтом, но у него тоже заканчивалось терпение.

Глеб поднялся по обшарпанной металлической лестнице к жилым комнатам. Все уже спали. Он уныло посмотрел на холл: после внешнего благополучия прошлого их приют казался особенно мрачным и непривлекательным. Все, что могло проржаветь, проржавело, краска облупилась, бесконечные провода покрылись пылью и, казалось, держались на одной изоленте. Глеб вошел в спальню, сделал несколько больших глотков настойки, лег в кровать не раздеваясь, закутался в одеяло и заснул.

Мозес не спал. Он нервно ходил по лаборатории, пытаясь найти решение. Ученый давно подозревал то, о чем Глеб наконец-то сказал вслух: «Мы не можем изменить прошлое. Только детали». Все это время он отгонял от себя эту мысль, чтобы не впасть в отчаяние. Нужно было что-то придумать, найти что-то, что они упустили из виду, не заметили.

«Спокойно, — уговаривал себя Мозес, — еще раз подумай. Подумай! Мы пробовали убивать лидеров, идеологов, командиров, и каждый раз на их месте оказывался кто-то другой. И каждый раз эта гребаная война повторялась. И каждый раз чьи-то нервы не выдерживали, и начиналась ядерная катастрофа. Как будто фашизм — это какая-то зараза в воздухе, которым заболели сразу все. Но мы не можем убить всех, не можем. Да и глупо это. Мы же хотим всех спасти».

Тут взгляд ученого упал на атомный распределитель энергии:

«Нет, только не это! А как же научно-технический прогресс? Мы же откатимся назад!» — он огляделся вокруг, будто в поиске доказательств необходимости прогресса, но не увидел ничего, кроме тусклой и захламленной лаборатории.

Утром Мозес постучал в комнату Глеба. Он выглядел уставшим. Красные глаза и жидкие волосы торчком неприятно удивили Глеба, привыкшего видеть