Иосиф Циммерманн

Нетривиальный эпатаж

С недавнего времени в наш в общем-то тихий дворик, обнесенный с четырех сторон одинаковыми панельными трехэтажками, повадился заглядывать в стельку пьяный и бесшабашный ночной посетитель.

По природе я жаворонок. Очень смешно сравнивать сто килограммового пенсионера с размером маленькой птички, но так принято говорить. Обычно меня клонит ко сну от одного лишь вида багряного заката солнца. Просыпаюсь же я задолго до рассвета и при этом искренне радуюсь началу нового дня.

Несмотря на то, что я никогда не страдал бессонницей, ночной посетитель, бесцеремонно мешавший спать мне и паре сотен моих соседей, меня особо не расстроил. Даже наоборот — заинтересовал и чуть-чуть обрадовал.

На канарском острове я человек новый. Здесь у меня очень мало друзей и знакомых. Оттого приходится осознанно искать чем себя занять и чем развлечься. Бессоная ночь с бесплатным представлением была как раз кстати.

Администратор домового чата успела разузнать и всем сообщить, что незваным гостем был не кто иной, как бывший муж недавно поселившейся во втором подъезде сеньоры Родригес де Уильямс. Мультинациональная семейная пара до развода жила в столице острова, городе Лас Пальмас.

Сэр Уильямс, упитанный мужчина лет — таки пятидесяти с лишним отроду, обозначался под стенами нашего дома непременно в полночь с субботы на воскресенье.

Находясь в полной уверенности в том, что на этой недели все повторится, я завел свой будильник на 23.45.

Проснулся раньше звонка. Нагрел воду и заварил литровый термос крепкого кофе. Бутерброды были приготовлены заблаговременно. Усевшись в ногах кровати так, чтобы из окна моей спальни был виден обзор всего двора, я включил видеокамеру с встроенным микрофоном. На всякий случай. А вдруг произойдет что непредвиденное…

К вечеру заметно посвежело. Ртутный столбик прикрепленного к ставням термометра показывал двадцать два выше нуля.

Над едва видимыми силуэтами гор ярко светила полная желтая луна, мерцали небесные самоцветы. Нежданно-негаданно на небосклоне появился длинный шлейф падающей звезды, но я не успел загадать свое сокровенное желание.

Издалека донесся гулкий отзвук грядущего визита. Краем глаза я посмотрел на висящие справа от окна большие часы с зеленой подсветкой циферблата. Металлические: секундная, минутная и часовая стрелки, аккурат острыми концами вверх слились в этот момент воедино. По главной улице спящего городка на бензиновом скутере мчался злоумышленник. Рев мотора маленького мотоцикла, наверняка, мог заглушить гул пашущего трактора. Над крышами близлежащих домов, в свете полнолуния, поднимались клубы сизого выхлопного дыма.

Неумолимо приближающийся рокот мотороллера должно быть уже разбудил часть сладко спящих жильцов. В отдельных квартирах отдернули занавески, а в других зажегся свет. В проеме окон появились первые любопытные фигуры. Кто лысый, а кто с растрепанной шевелюрой — соседи перекрикивались между собой. В их голосе пока еще не слышалось открытого негодования, хотя они уже предполагали очередное скандальное представление.

Подобно кулисам и элементам сценографии вдоль фасада дома что напротив с пронзительным ржавым скрипом поползли висевшие там для сушки цветные простыни и пододеяльники. Развески передвигались между ставнями окон с помощью бельевых веревок натянутых на ролики, чьи оси давно нуждались в смазке.

— Да ты с ума сошла. — на весь двор прогремел недовольный женский голос.

— А что время зря тратить. — откликнулась обитавшая на верхнем третьем этаже противоположного дома помешанная на постирушках сеньора. Каждый божий день у нее под окнами, нередко затмевая солнечный свет соседям снизу, гордо реяли по ветру всевозможные вещи: от покрывал на двуспальную кровать до кухонных половиков. Более того, женщина бесстыже выставляла на показ, я, конечно извиняюсь, свои немалого размера труселя и парашютообразные бюстгальтеры. Прям какой-то "бельевой эксгибиционизм".

— Все равно сейчас не до сна будет. — продолжила она, аккуратно складывая пододеяльник. — Да и белье давно уже высохло.

Мы все ждали, но прозевали тот момент, когда непрошеный гость даже не припарковал, а просто бросил у дворовой калитки свой ядовито зеленого цвета мопед и пробрался под окна соседнего подъезда.

Сэр Уильямс с поднятыми вверх руками, понося свою супругу на чем свет стоит, уже нервно мельтешил по диаметру зеленого пятачка, который из ночи в ночь высвечивает на ухоженном палисаднике мощная лампа единственного во дворе фонаря.

— Мис качос эстан када диа кресиендо мас, — жаловался и взывал к небесам вроде как обманутый мужчина, ибо в переводе с испанского фраза означала: “Мои рога увеличиваются с каждым днем”.

Англичанин во всеуслышание похабно злословил и даже грязно матерился.

Сеньора Родригес подолгу отмалчивалась, внимательно наблюдая за сценой у подъезда из-за тюлевой занавески, сквозь которую свет полумесяца отчетливо очерчивал пышный силуэт желающей остаться незамеченной съемщицы квартиры.

В очередной раз разбуженные скандалом соседи получили возможность узнать подробные детали семейной и сексуальной жизни новой жительницы многоквартирного дома. Пожилой англичанин выражался, нисколько не стесняя себя. Его речь все больше приобретала унизительный и даже оскорбительный характер.

Не так давно еще делившая с этим мужчиной семейное ложе и похоже, что привыкшая к подобному обращению, женщина молча выслушивала всю эту гадость. Но лишь до того момента, когда ее бывший, брызгая слюной так, что это было заметно в свете того же тротуарного фонаря, обозвал ее испанским словом “ Mierda”.

— Да ты сам дерьмо! — визгливо огрызнулась, высунувшись по пояс из окна, островитянка в неглиже. Ее голос был бодр, высокая прическа и даже в лунном свете заметный макияж говорили сами за себя. Сеньора Родригес ждала гостя.

— Вот интересно, — подумал я. — Почему из всего сочного набора оскорблений и мата на двух языках известных своей многовековой культурой народов, ее почему-то задело только слово, обозначающее дурно пахнущую вещь?

— Я сейчас вызову полицию! — угрожала в полный голос испанка.

— Вызывай, — снисходительно разрешил ее бывший и грозно пообещал, — Я мечтаю рассказать шерифу всю правду о тебе.

В этот момент, плюс — минус мгновенье, к этому дуэту присоединилась почти глухая, но громко лаявшая собака, а вместе с ней и возмущенный хор давно разбуженных соседей. От всеобщего ора дрожали тонкие стекла единственного алюминиевого окна моей спальни…

— Как это омерзительно, как гадко! — кричала сеньора, страдающая бельевым эксгибиционизмом.

— Время полночь, народ спать хочет.

— Кто он вообще такой? И что ему здесь надо? — интересовался мой сосед сверху, не переставая стучать пепельницей по подоконнику.

— Да не наш он! — чуть ли не хором воскликнули несколько жильцов.

— Какого черта! Кто-нибудь может заткнуть ему глотку?

— Нет, так не может больше продолжаться! Сейчас я точно выйду и набью ему морду. — уже в который раз прозвучал возмущенный