Анастасия Солнцева

Я и мой оригинал

1.

Я сидела в кресле-качалке на деревянной веранде пляжного домика, выкрашенного в белый цвет. Передо мной возвышались такие же белые высокие деревянные перила, а за ними сразу начиналось бескрайнее синее море, которое на горизонте сливалось с таким же глубоким синим и безграничным небом. Солнце уже клонилось к закату, отчего на зеркальной глади спокойной воды пролегла дорожка света.

Морской бриз с отчетливым привкусом соли ласково гладил кожу и игрался с прядями моих волос, то отбрасывая их за спину, то вороша и приподнимая. Я ощущала полную расслабленность во всем теле. Не хотелось ничего, в том числе и шевелиться. Я лишь мерно покачивалась в кресле, наблюдая за морем и его жизнью. За тем как набегает на берег и отступает обратно волна, как парит в небе одинокая чайка, высматривая в море добычу, как где-то вдалеке играется друг с другом стайка дельфинов, синхронно выныривая из воды и погружаясь обратно, словно танцуя некий загадочный танец, известный морским жителям еще с начала времен.

Тепло. Тихо. Спокойно.

— Существует одна древняя германская легенда про девушку по имени Ондина. Ондина была русалкой и однажды она, как и все девушки, влюбилась. Возлюбленным русалки стал рыцарь Лоуренс, который ответил Ондине взаимностью, ибо была она красоты неземной. Девушка согласилась выйти замуж за любимого, несмотря на то, что она знала — стоит ей родить ребенка, как бессмертие будет ею безвозвратно потеряно. Но любовь была сильнее страха смерти и старения. Возле венчального алтаря рыцарь поклялся Ондине в верности, произнеся: «Залог моей любви и верности тебе — дыхание каждого моего утреннего пробуждения». Прошел год, Ондина родила своему рыцарю сына, отдав за ребенка всю свою магию. Шли годы, Ондина старела, утрачивая свой прежний прекрасный облик. Рыцарь, что когда-то клялся ей в бесконечной любви стал терять к ней интерес. И вот однажды женщина вернулась домой и застала мужа в объятиях другой, молодой и прекрасной девушки. Бывшая русалка, оставившая море ради любви, прокляла его со словами: «Ты поклялся перед богами в верности мне своим утренним дыханием! Так пусть оно будет при тебе, пока ты бодрствуешь. Но едва ты уснешь, как дыхание на веки покинет твое тело!».

— Какая очаровательная история, — медленно протянула я и повернула голову направо. Туда, где в таком же кресле-качалке также глядя на море сидел Сашка. Аккуратно причесанный, свежевыбритый, в черных брюках и в тон ей рубашке. — Но зачем ты мне её рассказал?

Сашка пожал широкими плечами и этот жест мог обозначать что угодно.

— Она мне нравится, — задумчиво глядя вперед, произнес друг. — Несет в себе определенный смысл.

— И какой же это? — ворчливо отозвалась я и потянулась к коктейлю, который непонятным образом оказался на столике рядом со мной. Коктейль был бело-розового цвета с толстой трубочкой и ломтиком клубники, зацепленным за край тонконогого бокала. На вкус напиток был как ягодный взрыв во рту. Освежающий, бодрящий и возвращающий желание жить. Сонная дремота и лень тут же растаяла, словно легкий дымок на ветру.

— В этой легенде заключен самый главный смысл жизни — нельзя жертвовать собой ради тех, кто не готов поступить так же ради тебя, — посуровел Сашка.

— А как узнать, кто готов, а кто нет? — задалась я вопросом, также устремив свой взгляд к безоблачному, постепенно приобретающему лиловые оттенки и успокаивающе прекрасному небу.

— Никак, — безразлично отозвался Сашка. — А потому не стоит этого делать вообще.

— Что было дальше? — спросила я, потягивая напиток. — С Ондиной и Лоуренсом?

— Лоуренс умер, — безразлично отозвался друг. — А Ондина бросилась со скалы в море, но не погибла. Стихия пожалела её и сохранила жизнь, вернув магию.

Я тяжело сглотнула, отставила опустевший наполовину стакан и задала вопрос, куда более значимый, чем сказка про несчастную любовь, в которой ощущался красноречивый подтекст.

— Зачем ты здесь?

— Здесь — на этой веранде? — повернулся ко мне Сашка с едва угадываемой улыбкой на устах. — Или здесь — в твоей голове?

И в этот момент погода начала меняться. Ветер подул сильнее, опустив температуру воздуха сразу на десяток градусов. А там, внизу под перилами, волны забили об берег яростнее, злее, резче, чем прежде.

Я подтянула одеяло повыше, прикрывая плечи и грудь от холода.

— Оба варианта, — говорить было тяжело. Вернее, говорить вообще не хотелось. Хотелось, чтобы все вернулось к тому, с чего начиналось — к тишине, спокойствию, теплу и одиночеству.

— Я здесь, чтобы поговорить с тобой, — вдруг жестко произнес Сашка. Я повернулась и наши взгляды встретились. — Потому что все, что ты сейчас видишь — нереально. Это проекция твоего умирающего мозга.

Моя рука непроизвольно дернулась к шее.

— Умирающего? — выдавила я через силу.

— В данный момент ты находишься не на берегу моря, а там, куда я не могу добраться. В другой стране. В другом мире. И ты не дышишь. «Проклятье Ондины», так неофициально называют остановку дыхания во сне.

Я попыталась напрячь память и вспомнить события последних дней. Получалось…плохо. В голове был не то, что туман. Там в кровавом соку плавало нечто желеобразное.

— Почему я сплю? — именно это показалось мне наиболее не логичным.

— Потому что, когда тебя забрали, ты разозлилась. И начала швыряться огнем во все, что шевелилось. А шевелилось там очень многое — стража, охотники из королевской свиты, предводитель Дикой охоты, его любимый конь. И единственное, что смог придумать этот дубина — усыпить тебя, но в процессе немного перестарался. В общем, в стадии сны ты находишься уже почти три недели. И вот сегодня, сейчас, твое тело перестало дышать. Сколько ты протянешь еще в таком состоянии — одному небу известно. А те, кто тебя забрал еще не знают, что тебе нужна помощь. Хоть за тобой и присматривают постоянно, но, как говорится, у семи нянек дитя без глазу.

— Удивлена твоими знаниями древних, как дерьмо мамонта, поговорок, — хмыкнула я и попыталась натянуть одеяло на голову, словно маленькая девочка, которая прячется от монстров, затаившихся под кроватью. При этом сама голова ощущалась просто бесплатным приложение к остальному туловищу и выполнять свои изначальные функции отказывалась наотрез.

— Ты меня слышишь? Ты умираешь! — вонзился в сознание голос Сашки, такой назойливо-резкий, похожий на дребезжание старого будильника.

— Ну, умираю и умираю, — безразлично отозвалась я из-под не до конца натянутого на макушку одеяла. — Подумаешь, какая ерунда.

Я не видела, как поднялся Сашка. Но услышала. Услышала тяжелые