Посвящаю эту книгу Сьюзен

Я благодарю:

Моего агента Мэри Джек Уолд, без настойчивости, терпения и помощи которой я ни за что не увидел бы книгу опубликованной.

Дона Д’Ауриа, ответственного редактора «Дорчестер паблишинг компани», всегда находившего и время, и желание обсудить, что получается, а что нет, что правдоподобно, а что не правдоподобно, что может, а что не может помочь для достижения коммерческого успеха. Все это он делал с таким тактом, что я порой забывал, что находился не в вакууме, когда писал эту книгу.

Лию Халтеншмидт, в прошлом специалиста по рекламе, а ныне редактора «Дорчестер», обеспечившую моей предыдущей книге читательский интерес.

Конни Вилльямс, специалиста по рекламе, которая неустанно трудится, чтобы обеспечить продукции своего издательства режим наибольшего благоприятствования в книжных магазинах и прессе.

Мою жену Сьюзен; она же — главный исследователь, обожающий копаться в самых удаленных и глухих закоулках истории.

Вряд ли я сумел бы добиться успеха без помощи тех, кого упомянул здесь.

Рим, за городской стеной, к югу от Тибра,

месяц Юлиус, 362 г. н. э.

Деметрий очень не любил бывать среди мертвых по ночам. Если кто-то решил навестить могилу, чтобы, допустим, совершить жертвоприношение и преподнести душе ушедшего запас еды — что ж, дело обычное, но делать это следовало при свете дня, когда боги могут видеть обряд и обратить внимание на благочестивое почитание предков. То же самое относилось и к проведению похоронных процессий. Ночь — время зла и потусторонних сил, время Плутона (кажется, такое имя римляне придумали для повелителя Гадеса).

Но грек Деметрий был простым рабом и не мог выбирать время и место для своей работы.

Даже в тусклом и мятущемся свете факелов нетрудно было разглядеть, что у Секстина, его хозяина, тоже несчастный вид, хотя заказчиком был не кто-нибудь, а сам император. Еще один раб, галл по происхождению, — ему за какое-то непочтительное или неосмотрительное высказывание когда-то отрезали язык, — был напуган ничуть не меньше, чем Деметрий. Мало того, что в проходах между могилами стояла непроглядная темень, там еще могли быть смертоносные змеи; они, если верить слухам, вылезают по ночам из болот Тибра, чтобы жрать свежую мертвечину. Деметрий очень боялся змей, вырастающих якобы до такой величины, что могли сразу проглотить взрослого человека.

Звезды заслонило высокое здание. Ругаясь вполголоса, Секстин гнал обоих рабов с их грузом вперед, к подножию храма.

По крайней мере, Деметрий считал, что это храм.

На самом деле это был дворец, резиденция высокого священнослужителя той религии, к которой почти сорок лет назад склонился император Константин. Ее последователи поклонялись безымянному богу и его сыну, иудею, распятому на кресте, после чего он, как утверждали сторонники этой веры, воскрес из мертвых.

Воскресение из мертвых — это для богов и богинь самое обычное дело, думал Деметрий. Египетская Изида воскресала каждую весну с разливом Нила. Орфей спускался в царство Аида за своей женой. А еще был Митра, коему до сих пор поклонялись многие, и целая толпа персидских богов, и все они только тем и занимались, что выпрыгивали из своих могил — так же просто, как смертные встают от сна.

Но христианство чем-то отличалось от всех остальных. Чем-то таким, что вызвало у императора такую ярость, что он развернул против последователей этого учения гонения, равных которым давно уже никто не видел.

Именно из-за этой религии, думал Деметрий, ему, его напарнику и самому хозяину приходится ночью делать подкоп под этот не то храм, не то дворец, да еще и расшатывать камни, чтобы на того, кто захочет вытащить амфоры, обрушился здоровенный кусок стены.

Что же могло храниться в этих глиняных сосудах? Ясно, что не вино или оливковое масло. Слишком уж легкими они были. Деметрий не видел в своих действиях никакого смысла. Зато император, похоже, видел, если, конечно, он не сошел с ума.

Ватикан,

апрель 1939

Эудженио Пачелли, менее двух месяцев тому назад избранный Римским папой Пием XII, быстро шел полутемными коридорами «пещеры» — так частенько называли самые глубокие части здания базилики Святого Петра, и название это было лишь наполовину шуткой. Шедший впереди отец Эмилио Сардженти обернулся, поджидая своего немолодого спутника.

— Помедленнее, Эмилио, — пропыхтел Пий. — Пусть даже твоя догадка верна, все равно, никуда оно не денется.

Молодой священник остановился; владевшее им нетерпение так и рвалось наружу.

— Конечно, Ваше святейшество.

Уже гораздо медленнее они продолжили путь между возлежащими поверх мраморных саркофагов изваяниями упокоенных римских пап. Многих пребывание в таком обществе напугало бы, но Пий часто посещал это место и в одиночестве молился.

Именно здесь, вдали от всех, он не только возносил свои слова к Господу, но и проводил обряд экзорцизма против демонов, владевших, по его убеждению, душой Адольфа Гитлера. Действия этих порождений ада он наблюдал воочию, когда год с небольшим тому назад был посланником Ватикана в Берлине. Этот человек был способен причинить непомерное зло — уничтожать целые нации, устраивать погромы и даже, если отец Сардженти действительно нашел то, о чем подозревал Пий, нанести непоправимый ущерб церкви.

Впрочем, когда его спутник наклонился и осветил лучом фонаря темный угол, он забыл на некоторое время о немецком диктаторе.

— Здесь, совсем рядом со стеной!

Пий поддернул белую сутану и опустился на колени, чтобы лучше видеть. Перед ним находилась ниша, выбранная его предшественником Пием XI для своей могилы. Именно во время подготовки места для захоронения и было сделано открытие.

— Видите? — дрожащим от нетерпения голосом спросил отец Сардженти. — Кирпичный свод под полом.

Пий все прекрасно видел. Он сел на пятки.

— Эмилио, в этом нет ничего удивительного. До того, как Константин выстроил здесь, на Ватиканском холме, первый папский дворец, в этом районе уже много веков находилось кладбище. Сначала тут хоронили усопших римляне-язычники, а потом и христиане. Вернее, тут находился грандиозный некрополь — целый город с улицами, пролегавшими между мавзолеями, выстроенными в честь умерших. Вы просто откопали вершину одной из таких построек, только и всего.

На самом деле все было куда серьезнее, и оба они об этом догадывались.

Неподалеку от Верфена, Австрия,

6 мая 1945 г.

В Тироль весна приходит медленно, с оглядкой. Мужчину, ехавшего в паровозной будке, нисколько не удивлял снег, лежавший на склонах, ведь он был укрыт от солнечного света огромными соснами и елями. Ветер, врывавшийся в незастекленные окна, принес запахи леса и сырости, а вовсе не кордита, серы и смерти — запахи, окружавшие его так долго.