Никита Нефёдов

Беспечный сталкер

Я стою у входа в бар и не решаюсь перешагнуть порог. Столько времени уже прошло. Кидаю мимолётный взгляд на вывеску над дверью — на дощечке аккуратным подчерком выведена надпись «Патронташ», под которой прицеплен одноимённый предмет снаряжения с пустыми ружейными гильзами, — и ощущаю наплыв ностальгии. Сколько времени прошло с того момента, как я в последний раз перешагнул этот порог? Пять лет? Десять? В тот день я был преисполнен уверенности в правоте своего выбора, а сейчас… Сейчас чувствую вину.

Так, соберись! Несколько раз медленно вдыхаю и выдыхаю, а затем кулаком выбиваю условный стук по металлической двери. Как только лёгкий гул стихает, открывается небольшое узкое окошко, в котором просматриваются чьи-то глубоко посаженные усталые глаза.

— Это закрытая вечеринка, — раздаётся грубый басовитый голос, — говори пароль!

Из нагрудного кармана достаю небольшую карточку с нарисованным на ней ребусом. Судя по тому, что его автор часто загадывал названия или строчки из песен, ответ был верным.

— Возвращайся, блудный сын, обретёшь покой и мир…

— Не бывает в мире грёз боли, горя и слёз, — нараспев продолжает вышибала. — Хех, с возвращением.

Окошко моментально закрылось, послышался щелчок и лязг замка, а затем дверь наконец-то открылась. В проёме стоял сорокалетний коренастый мужчина с парой шрамов на лице и кучей морщин. Одет он в зелёный камуфляж, на левом бедре кобура с пистолетом, а за пояс заткнута небольшая резиновая дубинка. Мы кивнули друг другу в знак приветствия, после чего он запер за мной дверь.

Иду по недлинному коридорчику и попадаю в просторное, по современным меркам, помещение. С десяток столиков, расставленных в шахматном порядке, напротив входа грубо сколоченная барная стойка, справа у стены небольшое пространство, устроенное под сцену. Посетителей здесь от силы человек пятнадцать.

Мелькают знакомые лица и не очень. Все, как один: хмурые, поникшие. Изредка прохаживаются по залу официанты. Обычно одним из условий их работы была приветливая улыбка, но в этот день было решено сделать исключение. За барной стойкой бармен в который раз протирает раритет — стеклянный гранёный стакан. Грустно ухмыляюсь — когда я покидал это место, он делал то же самое.

На стене слева от стойки висел фанерный щит, на котором вырезаны ножом имена и позывные тех, кого уже нет с нами. Под некоторыми именами на маленьких гвоздиках висели именные жетоны. И имён, и жетонов с моего последнего визита явно прибавилось.

— Привет, Хмурый, — говорю я бармену. Старый знакомый пальцем передвигает сползшие к кончику носа очки обратно на переносицу и смотрит на меня.

— Здоров, Мурка. — Уставшим голосом отвечает бармен.

Про себя ухмыляюсь. Давно меня так никто не называл. Диковинная кличка пошла от фамилии — Мурлычёв. Как-то сразу она прижилась. До своего ухода не особо обращал внимание на это, а теперь чувствую, как повеяло от неё домом, дружбой… Семьёй.

— Не густо народу.

— Это все, кто остался, — не без горечи говорит Хмурый. — А было время, когда мы едва помещались здесь на общих сборах.

Оборачиваюсь и накладываю на картину полупустого заведения другую, выловленную из памяти. Столики стоят максимально близко друг к другу, сидящие за ними сталкеры, начинающие и уже бывалые, пытаются расположиться как можно удобнее, при этом не забывая о комфорте боевых товарищей. Помню, как теснились, ожидая появления нашего оратора, и, как только он занимал своё место за барной стойкой, заменявшей в таких случаях трибуну, сразу прекращалась возня, шёпот и упрёки. Мы все обращались в слух. Всегда любил эти «посиделки». Да, блин, было же время.

Бармен ставит наконец стакан на одну из полок в шкафу за его спиной, затем заглядывает под стойку и достаёт оттуда маленький свёрток, удостоверяется с именем получателя на нём и передаёт мне.

— Что там? — Сипло спрашиваю я.

— Ты мне скажи.

Забираю свёрток и ищу свободный столик. Примечаю тот, что справа от входа, угловой. Ещё в старые времена полюбил я это местечко за его лёгкий полумрак.

По пути рассматриваю других гостей. Вижу Глобуса — мускулистого громилу с идеально гладкой головой. Собственно, за эту сферическую лысину он и получил своё прозвище. Ну, и любовь к географии сыграла свою роль. Сидел он в своей излюбленной безрукавке поверх чёрной футболки.

Напротив него за столиком сидит щупленький на вид мужичёк в роговых очках, с высоким лбом и жиденькими чёрными волосами, по кличке Шкет. Если перешёл дорогу этому дистрофику, то лучше не поворачиваться спиной — удивительно бесшумные шаги, мышление маньяка и страсть к холодному оружию сделают своё дело. Сейчас эти двое сидят за одним столом, о чём-то болтают и изредка чокаются рюмками с мутной сивухой, а ещё вчера без разговоров убили бы друг друга и обобрали труп до нитки.

Примерно в центре зала замечаю Бурьяна — местного шутника и балагура. Сколько себя помню, никогда не видел его лицо без фирменной улыбки. Даже во сне улыбался! А сейчас его жизнерадостность улетучилась, осталась за дверьми «Патронташа», не прошла фейсконтроль. Не место ей здесь. Не сегодня, не в этот час.

Сажусь за круглый пластиковый столик, кладу на его крышку свёрток. Рву потрёпанную бумагу и извлекаю из обёртки небольшой футлярчик, а внутри него электронный плеер и вакуумные наушники. Вот чего-чего, а этого точно не ожидал увидеть. Нажимаю на кнопку питания. Через несколько секунд загорается крохотный экран. Подключаю наушники и затыкаю ими уши.

По телу и душе волной пробежало божественное чувство родом из старого мира. Как сейчас помню: вставишь в уши «бананы», нажмёшь кнопочку «Play», и музыка заполняет разум, отстраняя от насущных проблем объективной реальности. Ты словно переносишься в иной мир, где возможно всё, где ты не просто рядовой член общества, а нечто большее.

Я включаю проигрыватель с последней прослушанной песни. Несколько секунд ничего не происходит, а затем начинают звучать гитарные аккорды и слышатся слова незримого вокалиста:

Этот парень был из тех,

Кто просто любит жизнь,

Любит праздники и громкий смех,

Пыль дорог и ветра свист.

Он был везде и всегда своим

Влюблял в себя целый свет,

И гнал свой байк, а не лимузин

Таких друзей больше нет…

— Таких друзей больше нет… — бурчу себе под нос. Воспоминания сами заслоняют взор, переносят меня из объективной реальности в моё прошлое.

Помню, как впервые Тебя встретил.

Первые годы После были самыми тяжелыми.