Запах гари ударил в ноздри, и Кочетков, поморщившись, осторожно ступил на перрон Московского вокзала. Не то чтобы Пашка был брезглив. Нет, он спокойно относился ко всяческого рода неровностям в жизни, грязи в обществе и под ногами. Для него это была данность, круговерть жизни, заведомо заложенные в игру правила.

За свою жизнь длиной в немногие двадцать семь лет, парень поменял немало мест работы, стараясь найти собственный путь. Не гнушался, кстати, и самой тяжелой, грязной, а порой и неблагодарной. Однако как легкий, так и тяжелый путь удовлетворения Кочеткову не принесли, и теперь, покинув родной городишко с парой тысяч в кармане и клочком бумаги, на котором неровным почерком родителя был выведен заветный адрес, Кочетков прибыл в северную столицу.

Вместе с запахом гари, Пашку оглушили ароматы потных немытых тел, бензиновый смрад, коптящая воздух урна, из которой поднимался дымок от непотушенной сигареты, успевшей подпалить остальное содержимое. Все это создавало такой букет, от которого голова шла кругом, а желудок, не обремененный пищей, выкручивало в дугу. Как-никак двое суток по чугунке. Лапша быстрого приготовления и вареные яйца были быстро съедены и уже забыты. Определенного плана Кочетков не имел, одни сумбурные мысли и радужные надежды на возможности большого города. Работы много, зарплаты другие, и вообще – культурные люди, живущие в прекрасном городе. Все это в Пашкиной голове сложилось в некую фантастическую картинку, и он, человек добродушный, очень быстро за это поплатился.

– Подходи, попытай удачу. Ловкость рук, острый глаз, раз – и денежка при вас. Кто хочет зашибить легкую деньгу, подходи, помогу!

Призывные крики неприметного паренька в вязаной шапочке, надвинутой до самых бровей, и безразмерной кожаной куртке, Кочетков услышал, едва нога ступила на асфальтированный перрон. Шоу происходило на переносном столике, вокруг которого столпились возбужденные зеваки. На коричневой пластиковой поверхности лежали три карты, и крупье с потрясающей ловкостью перемешивал их, предлагая найти загаданную. Пашка остановился и с интересом, с высоты своего двухметрового роста, взглянул на происходящее.

Статный мужчина лет сорока, в дорогом пальто, прижав к груди кожаный саквояж, с надеждой взирал на мельтешение рук прохиндея в вязаной шапке.

– Ну что, папаша? – Виртуоз взглянул на азартного гражданина с хорошим достатком. – Выбрал карту?

Мужик ткнул пальцем в ближайшую, и паренек, перевернув ее, продемонстрировал всем трефовый туз.

– Запомнил?

– Да.

– Сколько ставишь?

– Пятьсот.

– Точно? Деньги покажи. Мы на деньги, папаша, играем, не на интерес.

Новенькая хрустящая купюра легла на раскладной столик и тут же, не особо задерживаясь, исчезла в кармане безразмерной кожаной куртки.

Руки фокусника замелькали, будто взбесившийся миксер. Карты, как живые, перескакивали с места на место, однако взгляд Кочеткова цепко следил за выигрышным тузом, и вот, когда представление закончилось, Кочетков четко знал, где лежит заветная карта.

– Какая? – хитро прищурился вокзальный делец, и гражданин в пальто ткнул в одну из трех.

– Вот эта, – палец гражданина уперся в карту, и Пашка обомлел. Ну, не та была карта, гарантированно не та. Только безглазый идиот мог не проследить пусть даже за быстрыми, но вполне логичными действиями вокзального крупье. Вот же она, рядом лежит, ну же. Только протяни руку, только укажи на нее, и пятьсот рублей, умноженные на ставку «шапочки» у тебя в кармане.

– Уверен? – снова хитро прищурился парень и, получив утвердительный кивок, перевернул карту рубашкой вниз, обнажив потрепанную сущность пиковой шестерки. – Проиграл, папаша. Будешь отыгрываться?

– Буду, – закивал мужик в пальто, снова протягивая пятисотенную купюру. – Мешай давай.

Таким образом Пашка стал свидетелем того, как гражданин остался с носом, а парнишка за столом обогатился сначала на два, а потом и на четыре бумажных денежки.

– Ну что же ты делаешь? – не выдержал Кочетков, когда гражданин с сумкой в который раз неверно ткнул в предложенный расклад. – Вот же он твой туз, рядом лежит!

– Так, – нахмурился паренек в безразмерной куртке. – Не играешь, не мешай. Если такой умный, то сам сначала попробуй, а потом будешь встревать со своими предложениями.

– А хоть бы и попробую, – ни с того ни с сего завелся Пашка. – Вот эта карта, вот. – Палец Кочеткова уткнулся в нужную рубашку. – Переворачивай давай.

– Э, нет, – сухая, с виду хрупкая, но на поверку удивительно сильная ладошка игрока накрыла Пашкину кисть. – Мы тут так просто не играем. У нас тут денежка звенит. Играешь, ставь банкноту. Деньги свети.

– Да вот, – Кочетков покопался в кармане и припечатал к складному столику мятую сотню. – Сто рублей.

– Хорошо, – кивнул парнишка. На лице его промелькнула глумливая улыбка, а в глазах сверкнул озорной огонек. – Выбирай карту.

– Да эта же, – Пашка вновь постучал по карте.

– Проверяем, – перевернув карту, «шапочка» изобразил на лице неподдельное удивление. Туз в нужном месте присутствовал. Толпа вокруг загудела, загомонила, послышались даже жиденькие аплодисменты с «камчатки». Было приятно.

– На вот, – вокзальный крупье отсчитал из пухлой пачки купюр две сотни и, присовокупив их к Пашкиной мятой, подвинул к краю стола. – Новичкам везет. Если еще играть будешь, то денежку ставь. Нет, так иди куда шел и честных людей не отвлекай. Мое время дорого.

Что-то еще шевелилось в голове у Кочеткова, громко и надсадно призывая к осторожности, но азарт, вещь сильная, брал свое.

– Вот и буду, – воодушевился Кочетков внезапному барышу. – Вот тебе еще сотня.

– Карта?

– Эта.

Снова аплодисменты и похлопывания по плечу. Снова восторженное бормотание.

– Еще?

– Давай.

Азарт – штука заразная, вроде кори, а то и похуже. Едва подхватишь его, и потом уже не остановиться, а когда понимаешь, что что-то пошло не так, поздно, и приходится расхлебывать последствия. Можно одернуть себя, остановиться, но кто же остановится, когда звонкая монета самоходом так и прыгает к тебе в карман?

Не миновала эта скорбная участь и Кочеткова. С ходу выиграв почти четыре тысячи рублей, Пашка начал стремительно продувать сначала выигрыш, а потом и свои кровные, которых и без того было не густо. Карту он угадывал сначала с удивительной точностью, потом через раз, а позже и вовсе перестал ориентироваться. Руки мошенника мелькали над столом со скоростью света, три заветных карты вытворяли над деревянной поверхностью замысловатые пируэты и, осечка за осечкой, вытягивали из кармана простодушного здоровяка редкие купюры, пока тот не спохватился, но было уже поздно. Сумма, выданная родителем на первое время, надежно обосновалась в бездонных карманах «шапочки». И тут, как в любом повествовании, на Кочеткова снизошло прозрение. Читал он об этом, слышал, а тут так бездарно попался. Как лоха развели. Как последнего простофилю. День бы назад он начисто отрекался от такой судьбы, рассмеявшись в лицо любому, кто таковую ему предрек бы.