Сначала он решил не обращать на поздний звонок внимания. Номер этот знали немногие и отлично понимали, что сам полпред не любит деловых разговоров во внерабочее время. Следовательно, ошиблись номером, позвонят и успокоятся. Однако неизвестный настойчиво держал линию, и после четвертого повтора Денис Панкратович со вздохом отложил пульт в сторону и, тяжело поднявшись, зашлепал босыми ногами по испанскому паркету в сторону неприятностей. То, что вечерний звонок не может сулить ничего хорошего, полпред понимал отлично, а внутренняя дисциплина не позволяла окончательно отмахнуться от назойливого рингтона.

– Але. Кто это?

В трубке послышалось радостное кудахтанье и довольный голос из динамика сообщил:

– Дядя Денис, это я, Пашка!

Пашек Денис Панкратович знал троих. Первый, начальник следственного комитета при МВД Павел Андреевич Рубецкой, в данный момент был в опале и потому пребывал на Кубе, желая насладиться последними лучами солнца перед продолжительным вояжем по Сибири. Вторым Пашкой мог оказаться первый зам губернатора, Павел Валетов, мужчина средних лет, мышь серая, и потому смелости бы не набравшийся, чтобы позвонить самому полпреду. Третьим Пашкой являлся его старый школьный знакомый, Павел Марков, третьего дня скончавшийся в городской больнице от обширного инфаркта, и на чьих похоронах он присутствовал сегодня утром. Ни один из двух здравствующих господ не стал бы звонить так поздно, да еще называть его «дядя», так что последовал вполне логичный вопрос:

– Какой еще Пашка?

– Ну Пашка, Пашка Кочетков из Балакова. Сын Андрея.

– Ах, Пашка, – в голосе «дяди» полпреда послышались теплые нотки. С младшим братом Денис Панкратович особой связи не поддерживал, отделываясь редкими звонками в день рождения, Новый год и двадцать третьего февраля, да и то в силу того, что секретарша Леночка, придирчиво ведя дела патрона, постоянно напоминала ему об этих датах. Однако племяннику Кочетков симпатизировал, потому что, как он сам считал, Пашка напоминал ему покойного отца. – Ты в Питере? Молодец, что позвонил! Ты бы зашел, что ли, к старику на огонек.

– Тут такое дело, дядя Денис… – смутился Кочетков-младший.

– Выкладывай.

С минуту Денис Панкратович слушал нерадивого отрока, иногда останавливая его уточняющими вопросами, и, пообещав помочь, нажал на аппарате кнопку отбоя.

– Вот Андрюхина порода, – покачал головой полпред, возвращаясь к креслу. – Что младший, что старший – клинические идиоты. И надо же так вляпаться!

Сначала хозяин квартиры хотел преподать оболтусу урок и оставить его на ночь в опорном пункте, однако после первого тайма и третьей бутылки пенного Денис Панкратович раздобрел, почувствовал себя расслабленным и решил проявить великодушие. Вслепую нащупав телефон на журнальном столике, он набрал номер одного своего давнего знакомого. По памяти набрал, не задумываясь.

– Привет, Леша, это Денис. Слушай, сделай одолжение. На Московском вокзале в опорном пункте твои бойцы моего однофамильца маринуют. Да, родственник. Попал по беспределу. Ты бы своих архаровцев приструнил, а то ведь всплывет что у журналюг, так потом не расхлебать. Да, протоколы изыми, служивым внушение с занесением в грудную клетку. Ну, доставь его ко мне, хай переночует. Чай не чужой. И за мной не заржавеет.

Казалось бы, слово, простое словосочетание звуков, а имеет силу и не малую. Одно только, но произнесено оно должно быть определенным образом, с расстановкой, с интонацией, от одного мудрого волхва к другому. Скажет дурачок на лавочке – вроде лепет. Скажет седой муж на сходке – заклинание, али приворот получился. Было так испокон веков, и раньше то скорее колдовством называлось. Теперь же просто: блат.

В первом часу ночи Пашку разбудила возня за дверью и скрежет ключа в замочной скважине. Как человек честный, Кочетков никогда на отсутствие сна не жаловался, и только что-то серьезное могло отвлечь его от такого замечательного занятия.

Итак, происходило странное. Что – понять спросонья, разумеется, было сложно. Пока арестант протирал глаза и вертел головой, осознавая себя в этом грубом и противоречивом мире, замок щелкнул, и на пороге камеры появился все тот же давешний сержант. Вид у него был смущенный, разозленный и растерянный одновременно.

– Куда меня? – предчувствуя худшее, хриплым со сна голосом поинтересовался Пашка у полицейского. – В СИЗО?

– С чистой совестью на свободу, – огрызнулся служивый, распахивая дверь камеры нараспашку. – Вещи заберешь у меня на столе. Тебя уже ждут.

Как говорится, на безрыбье и попа пирожок. Выяснять, что же такое произошло в столь поздний час, что Фемида, спохватившись, отвела свой карающий меч, Пашка не стал. Злорадно взглянул на скрючившегося на нарах словоохотливого сокамерника и уверенной походкой мигрирующего лемминга устремился к желанной свободе. В дверях Кочетков столкнулся с низким широкоплечим типом в кожаном пиджаке, который перегородил ему дорогу и по-хозяйски осведомился:

– Павел Андреевич?

– Ага, – автоматически кивнул Павел Андреевич Кочетков, возвышаясь над типом в кожанке чуть ли не на две головы.

– Денис Панкратович велел вам ехать на квартиру на Васильевском. Забирайте личные вещи, шнурки и ремень и спускайтесь по лестнице на улицу. Там вас ждет автомобиль.

Прозвучало это спокойно и размеренно, но скорее в приказном порядке. Да и по виду мужика было свершено ясно, что если вдруг Кочетков придумает себе новый маршрут передвижения, то получит по темечку и поедет в исторический центр в багажнике. Быстро и без обзорной экскурсии.

Дядя Денис все-таки помог. Решив не искушать судьбу, Кочетков схватил вещи в охапку, а заодно скоросшиватель и пару ручек – компенсация от органов за нанесенный моральный ущерб, – а затем что есть мочи бросился прочь из прибежища правопорядка, вновь ощущая себя честным гражданином и исправным налогоплательщиком. Узкую лестницу Пашка преодолел в два прыжка и, ударив плечом в тяжелую деревянную дверь на старомодной пружине, вывалился на улицу, где тут же попал под проливной дождь.

Черный мерседес с тонированными стеклами коптил воздух, стоя прямо на тротуаре и особо не смущаясь, что перегородил дорогу редким прохожим. Холеные бока немецкой техники поблескивали в свете ночных фонарей, будто антрацитовые, а мерный гул из-под капота внушал уважение.

Стекло с водительской стороны поползло вниз, и парень за рулем кивнул. Залезай мол, не стесняйся. Дело-то житейское.

– Понял, – почему-то закивал Пашка и, все еще сжимая в руках свои нехитрые пожитки, кое-как втиснулся в салон, скрипнул задом по кожаному дивану и поспешно захлопнул дверь. В салоне все оказалось еще богаче. Пахло хорошим одеколоном, кожей и, кажется, еще чем-то неуловимым, вроде дорогого женского парфюма. Смущала также идеальная чистота. Ни соринки тебе внутри, ни мусоринки, ни сигаретного пепла. Дядя Денис любил порядок и поддерживал его как в собственной голове, так и в ведомстве, от кабинета до салона автомобиля. Последнее он, разумеется, делал не сам, а культивировал среди подчиненных, и горе тому, кто не шагал с ним в ногу.