* * *

– Шмурдяк, – презрительно сообщил мне Сивый, повертев в пальцах темный кругляш. – Советы, причем поздние.

Я худо-бедно уже начал понимать язык, на котором периодически общались мои куда более продвинутые в кладоискательстве приятели. Термин «шмурдяк» означал, что мне попался совершенно бесполезный предмет, которым нельзя ни похвастаться, ни продать и ни подарить, а место ему исключительно там, откуда я его только что вытащил. Если конкретнее – в матушке сырой земле. Ну или в массивном чугунке, который был найден близ одного из домов. Именно в него мои спутники скидывали разнообразный хлам, недостойный их внимания, при этом ласково называя сию громоздкую посудину «отстойником». Что обидно, в основном там лежало то, что находил непосредственно я, то есть пробки от пивных бутылок, куски проржавевших насквозь железяк непонятного свойства и прочие бесполезные предметы. Ну вот не везло мне. Пока не везло.

– Тебе шмурдяк, а мне сойдет, – с чувством собственного достоинства сообщил я Сивому, забирая находку обратно. – Ну да, советская монета, да еще и послереформенная. И что теперь? Денежка есть денежка. Трофей! Положу в пакетик, буду на нее зимой смотреть, про лето вспоминать.

– Тьфу! – отмахнулся от меня Сивый, отпил воды из бутылки, стоящей рядом со мной, подхватил свой металлоискатель и пошел себе дальше по едва различимой дороге. – Романтик ты, Швец! Смотреть противно.

– Противно, – подтвердил Генка, находящийся неподалеку, и необидно засмеялся.

Романтик? Ну это вряд ли. Хотя, конечно, попискивание в наушниках металлоискателя, запах земли, переворачиваемой отточенной до бритвенного состояния лопаткой, и неуловимый аромат авантюризма, носящийся в воздухе, немного кружили мне голову.

Но не настолько же?

Хотя по сравнению с моими школьными друзьями, которые и взяли меня в эту поездку за приключениями, я, разумеется, выглядел именно так. Эта парочка была деловита и спокойна, у меня же эмоции нет-нет, да и прорывались наружу.

Самое забавное, что все это неправильно, причем совершенно. В смысле, это я обязан выглядеть матерым зубром-поисковиком на их фоне, а не они на моем. В конце концов, у меня за плечами факультет архивного дела. Историко-архивного, если точнее. Однако жизнь – странная штука, и в результате мои давние приятели, получившие дипломы то ли финансистов, то ли экономистов, уже который год развлекаются поиском древностей, а я, профессиональный историк, впервые в своей жизни взял в руки металлоискатель. Чудны дела твои, Господи!

Но, с другой стороны, ничего странного в этом нет. На «раскопы» наш факультет сроду не ездил, это прерогатива краеведов и археологов. Не допускали архивистов до «поля», поскольку наше дело бумажное, пергаментное и берестяное, оно не предполагает лазания по древним городищам, проживания в дикой степи и прочих радостей экстремального пленэра. Делопроизводители мы, если быть совсем уж точным, правда, с историческим уклоном. Потому народ на факультете подобрался соответствующий, на девяносто процентов состоящий из довольно умных и неуловимо похожих друг на друга девушек, нацеленных на то, чтобы к тридцати, край – к тридцати трем годам занять должность заместителя. Заместителя кого? Да хоть кого. Главное – заместителя.

У меня иногда складывалось впечатление, что их где-то клонируют, а после запускают в те учебные заведения, где возможен недобор на те или иные факультеты. Ну чтобы вуз пустышкой никто не назвал и лицензию образовательную за ненадобностью не отобрал. Как я там не спился за время учебы – сам не понимаю. Такая иногда тоска нападала, хоть вешайся, особенно после невосполнимой потери двух единственных нормальных одногруппниц. Одна замуж вышла и следом за этим взяла «академку» по беременности, а вторую отчислили за неподобающее поведение. Представляете, что человек должен учудить, чтобы в наше безбашенное время его вот так отчислили?

Кстати, я так и не выяснил, что именно Арина сделала, хоть и пытался. Она не рассказывала, а больше узнать не у кого было.

Впрочем, и в этой профессии, поверьте, тоже есть своя прелесть, несмотря на все вышесказанное. Иные бумажки читаются похлеще детективов. Правда, попадаются они мне нечасто, поскольку ныне я тружусь не в большом музее или серьезном исследовательском центре, а в маленькой конторке, эдаком складе-отстойнике. Древностей, которые могут послужить первоосновой открытия мирового масштаба, у нас нет, зато хранятся груды бумаг, датированных восемнадцатым-девятнадцатым веками, каким-то чудом уцелевших в перипетиях беспокойного двадцатого столетия. До сих пор не понимаю, почему их тогда в распыл не пустили, как наследие царского режима.

Мало того, наш архив умудрился каким-то образом оставить за собой помещение, расположенное в одном из уютных арбатских переулков. Ну не целое здание, разумеется, а два этажа – первый и подвальный, по бумагам проходящий как «цокольный». Моя начальница, Розалия Наумовна, которой еще в начале века не меньше чем сто лет стукнуло, по крайней мере на вид, иронично называет его «встроенный флигель».

А мне нравится. Да, летом, особенно после дождя, там душновато, а зимой, когда снега навалит много, свет внутрь помещения вообще не попадает, но есть в этом подвальчике что-то такое неуловимое, атмосферное. Иногда я даже жду, что в крошечное окошко, которое кое-кто из коллег называет форточкой и около которого стоит мой рабочий стол, вдруг стукнет женская ножка в черной туфельке с бантом.

Это все-таки Арбат. Тут иногда сказки становятся реальностью.

Собственно, именно там я и встретил Сивого, которого, признаюсь, не с первого взгляда узнал. Вроде как одноклассники, одиннадцать лет бок о бок провели, да и связывало нас в прошлом многое, причем как хорошее, так и плохое, а все равно – еле узнал. Меняют годы и одежда человека, меняют. Вроде и времени с нашей последней встречи прошло не так много, а поди же ты…

Случилось это весной, в один из тех дивных дней, когда молодая листва радует взгляд зеленью, а нос – ароматом свежести. Я как раз вылез из своего подвала покурить после обеда. Да-да, знаю, что это плохая привычка, но избавиться от нее пока не могу. Вернее, не хочу. Возможно, из чувства протеста, уж очень активно стали курильщиков уничтожать как класс. А мое сердце всегда на стороне угнетаемых, как у того капитана Немо.

– Валерон? – крепко сбитый мужик остановился рядом со скамейкой и уставился на меня, вольготно раскинувшегося на ней и пускавшего кольца дыма. – Да ладно! Швецов, вот так номер!

– Сивый? – вгляделся я в него повнимательней. – Фига себе ты закабанел! В тебе же было килограммов шестьдесят, не больше. Помнишь, мы, когда сильный ветер дул, хотели гантели к твоим ногам привязывать, чтобы ты не улетел в Волшебную Страну и не обесчестил как Элли, так и всех волшебниц, что там водятся, включая страхолюдную Бастинду?

– Ну да, маленько поправился, – признал мой неожиданный собеседник и похлопал себя ладонями по животу, распахнув дорогой пиджак. – Но не жир, не жир. Мышцы!