Ксения Ладунка

Две секунды после

Пролог

Полгода назад, реабилитационный центр.

— Здесь не такой климат, как в Калифорнии. Совсем другой, — сказала я, устремив взгляд в панорамное окно.

Передо мной был внутренний двор с пальмами и бассейном, там в это время прогуливались другие пациенты. Женщина, сидевшая напротив меня, ответила:

— В Майами высокая влажность.

Я кивнула и нехотя перевела на нее глаза. Мой психотерапевт. Человек, которому нужно рассказывать о своих проблемах, а она, в теории, должна помочь мне их решить.

— Как прошла твоя неделя, Белинда?

— Так же невыносимо долго, как и предыдущие здесь.

Миссис Томпсон — так ее зовут — тяжело вздохнула. Она хотела услышать не это.

— Я знаю, Белинда, ты не видишь смысла в наших встречах, но ты должна хотя бы попытаться мне открыться.

— Я не понимаю, зачем вам это нужно.

— Я хочу тебе помочь. Это моя работа.

— Вы помогаете людям за деньги.

— Таков наш мир.

Я закусила губу. Единственного человека, который искренне хотел помогать мне, я потеряла. И теперь сидела здесь, пытаясь подавить в себе протест и хоть что-то сказать, потому что мой отец за это заплатил. Через силу я выдавила:

— Всю неделю я думала, что хочу выйти отсюда и сорваться.

Миссис Томпсон кивнула.

— И что тебя остановило?

— Не знаю, — усмехнулась я. — Охрана?

— Тебя не держат здесь насильно. Ты можешь уйти в любой момент.

— Тогда чувство вины.

— Так, — протянула она, — продолжи эту мысль.

Я вздохнула. Мне не хотелось говорить, потому что не хотелось ничего вспоминать и испытывать боль. Но чем быстрее я сделаю это, тем быстрее отсюда уйду.

— Я виновата перед людьми. Перед своей семьей. И перед Томом. — На этом имени мой голос сорвался. — Я ужасно с ними поступала. Я просто… кусок дерьма. Я не заслуживаю быть здесь. Я вообще не заслуживаю ничего из того, что имею, особенно хорошего отношения.

— Почему ты думаешь, что такие вещи нужно заслуживать?

Я раздраженно дернула головой. Ее уточняющие и наводящие вопросы меня бесили.

— Не думаю, что кто-то что-то должен заслуживать. По-моему, такое говно, как я, не имеет на эти вещи прав.

На лице миссис Томпсон появилось сожаление. Я отвела взгляд, чтобы не смотреть.

— Из твоих слов понятно, как сильно ты себя ненавидишь.

— Это не новость — все, действительно, так.

— Признание проблемы — важная часть ее решения.

Мне хотелось возразить, что это никакая не проблема, это моя жизнь, но я промолчала.

— Ты хочешь еще что-то сказать? — спросила миссис Томпсон.

Я нерешительно пожала плечами.

— Хорошо, — она кивнула, — Белинда, твоей жизнью и твоими эмоциями управляет вина. Тебе нужно себя простить.

Я сильнее натянула рукава кофты и посмотрела на свои руки.

— Даже не знаю, как это… Просто, понимаете, мне не нравится жаловаться или ныть, и все такое, но… — Я глубоко вздохнула, пытаясь собрать слова в нормальное предложение, — я знаю, что виновата во всей своей жизни. Если бы я была другой, если бы иначе себя вела… наверное, и в моей семье все было бы не так. Мама любила бы меня, и у них с отцом все было бы хорошо. Может, это глупая мысль, но не могу не думать о том, что это я все испортила.

Психотерапевт нахмурилась и кивнула. Потом сказала:

— В твоей семье происходили ужасные вещи.

— Да, — тихо согласилась я.

— И ты с детства чувствовала вину.

Я кивнула и опустила взгляд в пол.

— Ты думала, что виновата в происходящем, — добавила миссис Томпсон.

— Когда мы все это озвучиваем, ситуация кажется бредом. — Я подводила итог нашей беседы. — Как может ребенок быть в чем-то виноват, ничего не сделав? Но… я жила в своей семье. И понимала, что так считают и другие.

— Ты чувствовала обвинение от родителей?

— Да.

Повисла пауза. Врач смотрела на меня, а я на свои руки.

— Белинда, — мягко сказала она, вынуждая взглянуть на нее, — ты молодец, что говоришь об этом. Я понимаю, как тебе больно.

— Спасибо, — прошептала я, боясь заплакать.

— Как чувство вины влияет на твою жизнь?

Я задумалась. Немного помолчав, ответила:

— Мне хочется умереть или сделать себе больно. Или принять наркотики, потому что… черт, это невыносимо.

— То есть ты пытаешься облегчить чувство вины и наказать себя? И всю жизнь ищешь наказание?

Где-то в солнечном сплетении стало очень больно. Мне не нравилось, что все мои поступки можно так грубо разложить по полочкам и обобщить. Моя жизнь всегда казалась мне сложной, но… По сути, она была примитивной.

— Да, — сказала я, — наверное, это правда.

Отец навестил меня спустя две недели нахождения в рехабе[1]. Мне по-прежнему было невыносимо стыдно перед ним, но я была очень рада его видеть. Чувствовала, что обо мне помнят. За пределами этого места продолжает идти жизнь, и, кроме режима уборки и программы реабилитации, в этом мире есть что-то еще. Мы гуляли по двору, на улице было душно, солнце скрылось за тяжелыми тучами. После долгого разговора ни о чем, я сказала:

— Ты не ответил на прошлой неделе, когда я звонила.

— Если я не отвечаю, значит, работаю, — объяснил папа. — «Нитл Граспер» скоро начнут записывать альбом, нужно, чтобы к тому времени все было готово.

Я вздохнула. Не винила отца за занятость, но мне, правда, было грустно, когда в свободное время все болтали с родными, а мне никто не отвечал.

— Мне выдают телефон раз в неделю по субботам с пяти до шести. В следующий раз, пожалуйста, ответь…

— Я постараюсь, Бельчонок.

— Ты привез мне плеер? — я сменила тему.

— Конечно, как просила! — радостно ответил папа.

Мы прошли внутрь клиники, и он достал из рюкзака большой прибор, который я видела первый раз в жизни.

— Ого! И как этим пользоваться?

Отец закатил глаза и ответил:

— В мое время были только такие.

— Пап, не начинай, а?

Он улыбнулся и принялся объяснять. Дело в том, что здесь были запрещены телефоны или любые другие программируемые устройства. Музыку слушать было можно, но только с плеера, который проигрывает диски. До этого я даже не знала, что такие существуют.

Отец привез мне свой старый, но наушники взял новые. Было приятно, что он обо всем позаботился. Когда папа показывал мне, как открывать дисковод и воспроизводить песни, я спросила:

— А диски взял?

— Ну, конечно, взял.

— Как я просила?

— Не все получилось достать, но большинство