Василий Кононюк

Монолог старой цыганки возле городского рынка

Здравствуй девица красавица, не спеши, не торопись, не знаешь ты, где свое счастье встретишь. А я знаю. Позолоти ручку красавица, все расскажу, ничего не утаю, все о тебе знаю, и что было, и что будет, и чем сердце твое раненое успокоится. Ты драгоценная старшим то не груби, не тому тебя отец твой учил, красавец он у тебя в молодости был, особенно в форме капитанской, да и теперь еще хорош.

А про сердечко свое, не ври, о нем я тебе рассказывать буду. Откуда отца твоего знаю? Так мне его и знать не надо, я его твоими глазами вижу. Да ты не спеши родная, не спеши, некуда тебе спешить. А деньги, деньги давай все что есть, да шучу я, шучу я драгоценная, дашь сколько захочешь. Да и не будет их у тебя красавица столько, сколько дать захочется, как меня послушаешь.

Давай присядем дочка, разговор у нас длинный получится. Не знаю, как дорожки наши пересеклись, видать выплакала ты долгими ночами встречу нашу. И день сегодня особенный. Нашло что-то на старуху, весеннее солнышко пригрело, молодость хмельная вспомнилась. Отшумели года… Теперь все больше дочки и внучки в глаза людям заглядывают, ищут кого судьба согнула, у кого дорожка закривилась, кто помощи в сердце просит, а сам того не знает. А сегодня, вдруг и мое сердце старое встрепенулось, полетать ему на воле захотелось. На чужие судьбы посмотреть да мир увидеть. Мы цыгане, мир сердцем, не глазами видим, не людей видим, а судьбы ваши, сердца и мысли ваши слышим. Тут и встретились мне на дороге глаза твои синие, бездонные. Задумчива ты была красавица, глаза не прикрыла, в душу меня пустила, даже не приметила. Увидела я жизнь твою, боль твою почуяла. И не опомнилась, как сама сердце свое попросила «Лети, найди ее сердце, в себя прими». Человека и судьбу его понять можно, когда его сердце в свое примешь. Только непросто это, ой как непросто. Если в человеке сердце мягкое, доброе, пусть печаль и горе на нем тяжелое лежит, войдет оно в твое сердце легко, свободно, и не почувствуешь. Расскажешь ты человеку такому про его печаль и радость, что было, что будет, и чем ему сердце свое успокоить, упорхнет его сердечко как птичка весенняя, никакой тяжести не оставив, только ниточка тоненькая от моего сердца за ним и потянется. Сколько ниточек от моего сердца во все стороны понатянуто, уж мне и не сосчитать, а еще почитай столько же старуха костлявая косой перерезала…

Так о чем это я, ах да. Когда у человека сердце каменное, не примет его никто, надорвется любой, кто попробует. Только издали можно на такое сердце смотреть, да и что разглядишь то, сквозь камень. Никто такому человеку не поможет, пока грехи он свои не отмолит, сердце свое не размягчит…

Приняла я сердце твое дочка, мягкое оно у тебя, но холодом его ты мучаешь, застыло совсем сердце твое. Все теперь про тебя знаю. Половины ты про себя не знаешь, того что я знаю.

Сердце свое не слушаешь. Оно бы тебе много, ой много рассказало, жить научило, да заперла ты красавица сердце свое в клетке тесной, клетке холодной. Теперь сиди и слушай. Не пускает меня твое сердечко, тепло почуяло, нагреться не может. Веревочку только послабить смогу, что сердца наши соединяет. Время-лекарь потом еще послаблять ее будет, растягивать, но порвать не сможет. Так и останутся наши сердца веревочкой связаны до самого конца, родненькая. И все боли и все радости твоего сердца отныне слушать и делить с тобой буду. Так что постараться, ох как постараться тебе придется, чтоб старуху в гроб не загнать раньше времени своей тоской и печалью. Слушай и запоминай, каждое слово мое в памяти сохрани, не я говорю, сердце твое во мне говорит, оно всю правду знает, до тебя докричаться не может. Не слышишь ты его. А когда слышишь, назло, наперекор все делаешь, себя, и жизнь свою ломаешь. Сама на себя ты эту кару наложила. Весну с сердца, а радость с жизни своей выгнала и дверь на засов тяжкий закрыла. Грех свой давний, себе простить не можешь. И хоть не только твой это грех, и другие руку приложили, сама всю вину на себя взвалила, под виной той и согнулась. У Бога прощенье не просишь, не веришь, что он тебя простить сможет, да и в Бога не особо веришь. Богу ведь вера твоя без надобности дочка. Как к примеру вон той речке, что в дали, виднеется. Веришь ли ты что то река, или думаешь, что привиделось в жаркий летний день, речка знай себе течет, приглашает войти в нее, умыться от зноя и пыли дороги, разделить с ней радость ее безбрежного течения. А можешь и не верить что это речка, дальше по жаре брести, это твой выбор. Свободна ты в этом. Вера нам, не Богу нужна.

Теперь ты говори. Все как на духу рассказывай за что себя терзаешь, за что заживо хоронишь, со свету сживаешь. Я бы лучше твоего рассказала, да не поможет это. Ты слова должна в своем сердце найти, что бы горе свое излить…

Плач, плач, родная. Выговорилась, поплачь. Со слезой, горе душу покидает. Потому и живем мы дольше мужиков, что чаще плачем.

А Бог тебя давно простил красавица. За раскаяние твое глубокое, за ночи бессонные. Давно сердцу твоему весточку послал. А теперь я тебе говорю, от сердца твоего, не в том покаяние чтоб жизнь свою ломать, а в том, чтоб силу найти, заново ее построить, не в том, чтоб над разбитым плакать, а в том чтоб новое лепить. Летит, летит твоя судьба на быстрых конях, уж топот их я слышу. Близко, близко счастье твое ходит. Может уже вон за тем поворотом, а может за следующим. Свидитесь вы скоро. Сердце твое знает и мне рассказывает. Счастье судьба редко нам посылает, а пропустишь, не вернешь. Готовой тебе к этой встрече надо быть. Узнать счастье свое, мимо не пройти. Только не узнаешь, пропустишь ты судьбу свою, если не научишься сердце свое слышать, если не пустишь весну обратно в сердце свое. Теперь слушай и запоминай. Отсюда прямо домой иди. Вечереет уже, пока дойдешь, и вовсе