Валерий Пушной

Особняк покинутых холстов

Часть первая

1

В комнате с красивой мебелью вдоль стен, выкрашенных в теплые тона, были двое: он и она. На ней надеты легкая фиолетовая блузка с кружевным воротничком и белая юбка-плиссе. Она сидела на красивом мягком стуле за маникюрным столиком перед большим зеркалом в резной оправе, висевшим на стене. Сидела прямо, как сидят настоящие дамы, хотя в своей жизни была обычной девушкой. Смотрела на свое отражение с восторгом и даже трепетом. У нее была гладкая молодая кожа на лице, выразительные глаза. Она откровенно любовалась собой, хотя говорила слова, которые никак не сочетались с ее восторженным видом. Он стоял сбоку, положив руки поверх спинки ее стула. В белой рубахе с коротким рукавом и светлых легких брюках. Тоже смотрел в зеркало на ее отражение. В его взоре была некоторая неопределенность: с одной стороны, ее отражение ему нравилось, но с другой, смотрел он без особой внутренней пылкости, скорее рационально, с явным раздумьем. По виду был он старше нее лет на десять. Но это не особенно и не сразу бросалось в глаза, потому что его лицо выглядело моложе и тоже имело выразительные глаза. Она выдохнула воздух и отвернулась от зеркала. Он перевел взгляд на ее профиль — кстати, довольно приятный с его точки зрения:

— Ты сказала, что тебя никто не любит?

— Сказала. — Она не изменила положения тела.

— Почему ты так решила?

— Я вижу, — вздохнула.

— Как ты можешь видеть, что чувствуют другие люди?

— У меня хорошо развита интуиция! — глубоко кивнула головой, как будто этим кивком поставила еще один восклицательный знак после сказанных слов.

— А если твоя интуиция ошибается? Допустим, я люблю тебя.

— Сомневаюсь! — В отрицательном жесте она подняла руку и насмешливо посмотрела ему в глаза.

— Почему ты отрицаешь то, в чем сомневаешься?

— Все очень просто, — в голосе была не наигранная грусть. — Даже если ты был бы влюблен, то не в меня, а в образ, который хочешь видеть. А я живой человек, и у меня нет ничего общего с образом, придуманным тобой. Ты представляешь меня капризной, но все-таки скромной, доброй и умной девушкой. Однако на самом деле я безмерно взбалмошная, строптивая, противная, злая, глупая, разочарованная в мужчинах, некрасивая во всех своих проявлениях!

— Ты наговариваешь на себя. — Он не отрывал от нее взгляда.

— Зачем? — пожала плечами.

— Не знаю.

— Видишь, ты ничего не знаешь обо мне, а говоришь, что любишь, — поморщилась.

— Чтобы любить, не надо знать, — возразил он, — нужно чувствовать.

— Глупость! Шаблон, которым мыслят все идиоты! — решительно отвергла она.

— Получается, я идиот? — качнулся он, причем было непонятно, хотел ли приблизиться или отстраниться. Ибо не произошло ни того, ни другого: остался на прежнем месте.

— Еще какой! — не сдержала она себя. — И не вздумай сказать, что влюбился в меня с первого взгляда! — отвернула лицо.

— Именно так я и хотел сказать.

— Ну вот, пожалуйста, я читаю твои мысли, — недовольно помолчала, рассматривая себя в зеркале. — Только мысли идиота можно читать и знать наперед.

— Зачем ты хочешь казаться хуже, чем есть?

— Я не кажусь! Я такая и есть!

— Ты уверена, что такую нельзя полюбить?

— Любить надо за что-то, а не просто так! — бросила на него косой, наполненный раздражением взор. — Меня любить не за что. Терпеть меня невозможно. Это я говорю тебе с полным знанием самой себя. Никто не знает меня лучше, чем я сама.

— Ты хочешь сказать, что сама не любишь себя? — Глядя в ее раскрасневшееся лицо, он отметил, что фиолетовая блузка идет ей.

— Не будь ты окончательным идиотом в моих глазах! — вспыхнула она. Пальцами поправила волосы. — Как я могу не любить себя? Я обожаю себя! — помолчала. — А вообще-то, любви нет! — поморщилась, ребром ладони провела по столешнице. — Я никого не люблю!

— И меня? — Он слегка наклонился к ее уху. — Но, может, я и есть тот самый рыцарь на белом коне, о котором мечтают все девушки?

— Рыцарь? Где же твои доспехи и белый конь? — затаила усмешку в уголках губ. — А ты знаешь, — вскинула голову, — любопытно вблизи увидеть донкихота! — в голосе отчетливо послышалась издевка. — Только я не Дульсинея и о донкихоте не мечтаю. Мечтают идиоты. Я не отношусь к оным.

— В таком случае ты сумасшедшая. Но ты мне нравишься.

— Тогда ты точно идиот! — отсекла девушка. — А зачем мне надобен идиот?

— Действительно, зачем тебе нужен идиот? Я пойду, — отступил он на шаг.

— Останься! — остановила она. — Без тебя мне отвратительно! — вздохнула. — А с тобою скучно, — покривила губы.

— Тогда выбери, что для тебя предпочтительнее: скучно или отвратительно, — попросил он.

— Все плохо! — сжала она губы. Однако в искренности ее слов можно было усомниться; впрочем, так же можно было усомниться в неискренности. Скорее кто-нибудь назвал бы ее человеком настроения, ну а кто-то — просто чокнутой. Между тем и тот и другой были бы неправы.

— Тогда выбери третье, — предложил он. — Останься наедине со своим отражением в зеркале.

Она сделала паузу, после которой последовало едва уловимое восхищение:

— А ты далеко не идиот! Ты правда любишь меня? — поймала его глаза.

— Относительно, — прозвучало в ответ. — С учетом твоей антипатии.

— Интересно. Разве так можно любить? — удивилась она.

— Можно. Так любят актрис, когда те выступают на сцене, — пояснил он.

— Понятно, — чуть напряглась. — Вышел из зрительного зала и забыл.

— Нет. Не забыл, — поправил он. — Но запомнил не саму актрису, а образ, который она играла в спектакле.

— Я и говорю, — напомнила девушка. — Ты придумал себе образ и решил, что влюбился в него. Но я не актриса. Я никого не играю.

— А себя разве не играешь? — усомнился он. — В известной мере все люди — актеры. Так сказал классик. А я бы добавил, что хорошие актеры. Люди каждый день убивают друг друга, но при этом внушают друг другу, что ничего особенного не происходит.

— Я никого не убивала! — возразила она.

— Заблуждение, — не согласился он. — Ты убивала в отместку за собственное убийство.

— Но я жива! Разве ты не видишь этого?

— Заблуждение, — повторил он. — Тебя много раз уже убивали. Жизнь твоя стала короче. Конец наступит там, где ты его не ждешь.

— Так происходит со всеми. Никто не ждет своего конца и не знает, где он. — Она посмотрела в зеркало, не увядает ли кожа.

— Только одни живут дольше,