Василий Сергеевич Панфилов

* * *

Снова и снова заходил Алексей в грязный, пропахший мочой и экскрементами переулок. Зажмурившись, вприпрыжку, на одной ноге… Переулок не менялся, оставаясь всё тем же загаженным и вонючим. Образца девятнадцатого века.

Обитатели местных трущоб, виденные им, одеты в нечто, прямо-таки кричавшее о Викторианской Англии. Грязные обноски, сменившие не одно поколение хозяев, ещё более грязные, ухмыляющиеся лица оборванцев, со смешками и гоготом наблюдающих за явно спятившим чудиком. По спине студента потекли тонкие ручейки ледяного пота…

Лица из тех, о которых классики писали «Испещрены пороком». Раньше Алексей не понимал этого выражения, но сейчас… такие физиономии даже у напрочь опустившихся бомжей не часто встречаются. Парень готов поклясться, что по меньшей мере у двоих из трёх десятков зевак на лицах явственные следы сифилиса.

Тихонечко подвывая от запредельного ужаса и не замечая этого, он молился про себя все богам сразу, смешав в кучу всех. Обрывки молитв и виденных в фильмах ритуалов, придуманных сценаристами, слились воедино.

– Боже, пусть сейчас санитар придёт с уколом, – шептал Алексей исступлённо, – пусть я шизиком окажусь. Пусть дурка, чем такое… За что…

Но реальность не отвечала его мольбам, а собравшие обитатели трущоб веселились, глядя на будущего обитателя Бедлама[1].

– Слышь, дурак, – хрипло заорал здоровенный оборванец в рваном цилиндре, лихо сдвинутом на макушку, – пойдём с нами в паб, – народ повеселишь!

Алексей затравленно взглянул на гоготавшую толпу, ссутулился и пошёл. А что ещё оставалось делать?

Реальность вне переулка оказалась всё такой же, Викторианской. Точнее, трущоб времён Викторианской Англии, разница с милыми особняками состоятельных людей разительна.

Дома в три-четыре этажа, стоящие вплотную друг к другу – настолько, что некоторые переулочки шириной меньше метра. Архитектура самая убогая, эконом-класса, да и построено из откровенного мусора, в котором каменный фундамент мог сочетаться с фасадом из битых кирпичей и вторым этажом из старых досок, щелястых и прогнивших. В щелях неряшливыми пучками торчала старая, потемневшая от времени и сырости пакля, видневшаяся из-под обвалившейся штукатурки.

Особого мусора Алексей на улице не заметил, но его преследовал стойкий запах мочи и экскрементов. Всё пропиталось вонью – дома, грязь под ногами, сопровождающие его оборванцы.

Случайный ветерок, заблудившийся в трущобах, подул на студента, донеся запах толпы.

– Бомжи как есть, – подумал он, впадая в апатию.

Короткая прогулка, и компания с гоготом ввалилась в трущобный паб с крепкой дверью, обитой кусками жести внахлёст. И запахами… боже, как здесь пахло! Казалось, здесь собрали концентрированный аромат трущоб, дабы создать неповторимый букет. Алексей с трудом подавил рвотный рефлекс и огляделся, постукивая зубами.

– Джонни! – Заорал всё тот же здоровяк бармену, рыжеватому мужчине с залысиной, видневшейся из-под сдвинутого на макушку засаленного котелка, – смотри, кого я тебе привёл! Настоящий псих, он у Вонючего Переулка танцевал. То на одной ноге туда скакать начнёт, то зажмурится, то на корточках. Чисто обезьян из зверинца!

Толпа радостно загомонила, оборванцы начали рассказывать бармену и сидевшим в пабе выпивохам эпопею с сумасшедшим, расписывая всё очень смачно и не слишком-то правдоподобно. При этом они обступили Алексея и вовремя рассказов то хлопали его по плечам и спине, то награждая пинком.

– Эй, псих! – Гаркнул Джонни, ковыряясь в ухе, – ты чего эт в переулке танцевал?

– Не знаю, – нервно ответил парень, дико глядя по сторонам и постукивая зубами, – просто я себя здесь не помню.

– Как это? – Заинтересовался бармен, прекращая протирать барную стойку грязным фартуком.

– Не знаю, – повторил с тоской Алексей, прекрасно понимающий, что правду говорить нельзя и нужно сейчас валить всё на амнезию.

– Очнулся, голова болит. А кто я, где… Страшно от этого до жути. Просто показалось, что в переулок войду, и снова окажусь в привычном месте. Вспомню…

– Погодь, – один из оборванцев пощупал ему голову грязной рукой, – есть шишак. Не самый свежий, но башка дело такое, деликатное.

– А… так значит не псих, просто память потерял? – Со скукой сказал кто-то в толпе. Интерес к Алексею поутих – подумаешь, память потерял. Почти каждый из местных после хорошей драки или попойки мог похвастаться временной потерей памяти, а у некоторых такие провалы длились неделями и месяцами. Подумаешь!

Из-за травмы местные прониклись к нему… не то чтобы расположением, но лёгким сочувствием. Как потом узнал Алексей, случай в трущобах скорее редкий, тем более к чужаку.

Компания оборванцев, усевшись за дощатыми, липкими даже на вид столами, начала пить что-то вонючее, пахнущее дрянной сивухой. Впрочем, некоторые пили пиво, судя по запаху, подкисшее. Ели немногие и такое… в общем, тухлинкой и прогорклым жиром пахло настолько отчётливо, что перебивался даже запах застарелого пота посетителей.

Студент растерянно потоптался и… сел на лавку. Куда идти, зачем… здесь, по крайней мере, хоть какие-то контакты налажены. Нервно оглядываясь по сторонам, он поймал равнодушный взгляд бармена и пересиливая себя, встал.

– Вам нужны работники?

Джонни смерил его взглядом и отрицательно мотнул головой.

– Да я бы только за ночлег и кормёжку, освоиться надо, – скуляще сказал парень, сам себя презирая в это время. Джонни собрал губы в куриную гузку и пристально оглядел Алексея.

– Ладно, – хрипло сказал он на выдохе, скорчив презрительную гримасу, – спать будешь в подсобке на тряпках. Еда… ну, что останется.

Алексей закивал, ещё не зная, на что подписывается.

Работа началась сразу же…

– Повозку иди разгрузи, – буркнула стряпуха Марта, по совместительству жена Джонни, оказавшегося не только барменом, но и владельцем «Золотого Клевера».

Выскочив на улицу, парень помог разгрузить бочонки с виски неопрятному пожилому вознице, пахнущему потом и лошадиным навозом.

– Новенький? – Спросил тот равнодушно, обдав попаданца запахом перегара и гнилых зубов, и начал разгружать бочонки, не дожидаясь ответа. Вместе закатили их в подсобку за стойкой Джонни, после чего Марта тут же окликнула парня, поручив почистить ледник – очень холодное помещение в подвале, пропахшее застарелой кровью.