Наконец-то встретила

Надобного – мне:

У кого-то смертная

Надоба – во мне.

Марина Цветаева.

* * *

Послеобеденное июньское солнце лукаво скользнуло сквозь полоски жалюзи, пробежало по серьезным лицам, вспыхнуло в камешке колечка на Ольгином пальце. Она даже подвинула ладонь в сторону от солнечного луча – показалось, камешек сверкнул неким вызовом. Не к месту, как говорится, и не ко времени. Хотя камешку все равно, где и как вспыхивать и сверкать. И какие кругом лица, тоже все равно, он своей жизнью живет, горделиво равнодушной. Даже песенные призывы девушек, которые его лучшим другом считают, ему тоже по большому счету – тьфу… Пойте, если хотите. Тоже, друга нашли…

Ольга вздохнула – ее-то как раз к разряду поющих девушек не отнесешь. А жаль. Вот было бы хорошо – дружить с камнями и одной этой дружбой вполне довольствоваться. И не хотеть больше ничего. И не рефлексировать на все остальное, что добывается кровавыми душевными мозолями для того только, чтобы считать себя какой-никакой личностью.

Нет, и впрямь жаль, что камешек не друг, а просто случайная радость. Даже не радость, а так, маленькое развлечение. Тем более, если в каратах смотреть – далеко не «вау». Зато цвет какой… И чистота, и огранка… Видно, что Иван старался, когда подарок выбирал. Сволочь Иван. Предатель Иван. И вообще, зачем, зачем она это кольцо надела? Лишний раз болью себя с толку сбить? Про Ивана вспомнить? Зачем?!

Снять это проклятое кольцо, что ли? Как-нибудь незаметно? Ладно, потом… После совещания. Тем более, Татьяна через стол на нее внимательно смотрит, смеется глазами – погляди, мол, как наш Маркуша сегодня разбушевался…

А Маркуша и впрямь разошелся, понесло его ввысь, точно орла в поднебесье. Сначала напал на главного инженера, потом прошелся по начальнику отдела эксплуатации, да так, что у бедолаги глаза стали похожи на табло, в котором несутся строчки заявления на увольнение по собственному желанию. Новенький потому что, не привык еще. Ничего, закалится со временем. Научится кувыркаться в пустом Маркушином гневе. Неприятно, конечно, но и шибко не обжигает. Скорее, Маркушин гнев похож на сказочное кипящее молоко, глядишь, и выскочит из него новенький писаным красавцем. А что? Выстраданная в таком котле достойная зарплата из любого замухрышки способна красавца сделать. Всяких тут повидали, знаем.

– …И я еще раз повторяю для тех, кто не понимает! В нашем портфельном пакете на сегодняшний день присутствуют только высоколиквидные проекты, расположенные на лучших площадках города. Наша фирма фуфлом не занимается. А если кто все-таки понимать не желает, будьте уверены, что я умею расставлять кадровые акценты. Или мы работаем, господа, или расстаемся без выходного пособия!

Опять они с Татьяной переглянулись. Одинаково чуть сморщили губы, одинаково чуть выпучили глаза – о, о, как страшно… Боимся, боимся тебя, зверь Маркуша. Ольга закатила к потолку глаза, Татьяна наклонила голову, пытаясь скрыть легкий смешок на выдохе. Правильно про них Маркуша сказал, будучи сильно пьяненьким на последнем корпоративе – «все-таки сволочи вы, девки, обе две сволочи…»

Может, и прав ты, Маркуша. А только куда ты без нас, без девок, которые «обе две сволочи»? Ты без нас, друг Маркуша, и шагу не ступишь. То есть без уважаемого финансового директора госпожи Ромашкиной Ольги и уважаемого главного бухгалтера Яблонской Татьяны. Женщин не так чтобы сильно добрых, зато умных и прозорливых, в отличие от тебя, дорогой наш Маркуша. То есть уважаемый генеральный директор господин Марк Орлов. Орел ты наш, царь-батюшка. Немного глуповатый орел и отчасти недалекий, но это ничего. Терпимо по большому счету. Зато ишь, как распекать подчиненных научился, пыжиться гневом праведным. Ой, боимся, боимся.

– Вот это что вы мне подсунули, что?

Маркуша трагически потряс в руке пластиковую папку с документами, потом плюхнул ее на стол и брезгливо отпихнул от себя. Папка резво проехалась по столу, сунулась в руку новенького начальника отдела эксплуатации и замерла, как испуганный щенок.

– Это… Это графики первых этапов работ… – проблеял несчастный начальник отдела эксплуатации.

– Я понимаю, что это графики! А сроки? Что там за сроки? Откуда вы их взяли, с какого потолка?

– Ну почему – с потолка… Там же все расчеты есть… – на последнем вздохе испуганной обиды пролепетал бедолага, пробежав быстрым взглядом по лицам присутствующих. Не обнаружив на лицах поддержки и понимания, пожал плечами, тем самым выражая крайнюю степень недоумения, тоже весьма испуганного.

Ольга опять вздохнула, глянула на Татьяну, подняла домиком брови. Они давно научились понимать друг друга с полуслова, с полувзгляда. И сейчас ее «домик бровями» означал только одно – жалко, мол, парня, правда? Татьяна в ответ дернула уголком рта, что означало – не бери в голову… Нечего его жалеть, сам переморгается. Мужик все-таки. Крепче будет.

Наверное, Татьяна права… Чего их жалеть-то? Пусть сами себя жалеют. И вообще, Маркуши бояться – в лес не ходить. Если ты, мужик, то есть новенький начальник отдела эксплуатации, с головой дружишь, значит, сам во всем разберешься. У нас тут, дорогой новенький, все как в стишатах поэта Вишневского – «чем незначительнее фирма, тем генеральнее директор». А если ты такой же недалекий, как наш генеральный директор, значит, туда тебе и дорога…

И вообще, чего это она на Маркушу ругается, хоть и в мыслях? Нет, нельзя на Маркушу ругаться. И обижаться тоже нельзя. Потому что грешно. Маркуша не виноват, что на нем природа отдохнула. Зато, ни много ни мало, в Гарварде учился, не абы где! Правда, до победного конца Маркуша тех «гарвардов» не осилил… Ни толку, ни ума не хватило, пришлось на родине высшее образование завершать. Помнится, как он заявился в сентябре к ним в группу на четвертом курсе политехнического, весь из себя гордо американский, хоть и не оправдавший родительских надежд на «то» образование… Какой это был год? Девяносто пятый, кажется. Ну да. Им, нынешним сорокалетним, всем тогда чуть за двадцать было.

Поначалу Маркуша сильно важничал, особняком в группе держался. Пока Вовка Васильев ему под дых не дал. Вовка – он такой был… Умный и смелый. А умным и смелым в те годы как-то не очень везло. Потому что смелость – да, очень была востребована, а ум только после наглости в рейтинге человеческих ценностей значился. Смелость плюс наглость получается успех. А смелость плюс ум… Тут уж как повезет. Зато таким, как Маркуша, даже везения не требовалось, потому что мамка и папка стояли за спиной вместе с накопленным нагло-начальным капиталом. Хорошо, хоть Вовке хватило ума после проявленного знака внимания, то есть памятного удара «под дых», с Маркушей намертво задружиться. Так после института вместе и работать начали. То есть Вовка «работал», а Маркуша «руководил». Эта фирма – уже пятая у Маркуши… Правда, без Вовки. Вовка давно материально окреп и в свое плавание ушел. А вместо себя ее порекомендовал, все-таки однокашники, свои люди. Так и сказал – Олька Ромашкина тебя не подведет, доверься ей… Баба умная, прозорливая. Теперь она, стало быть, вместо Вовки с Маркушей нянькается, вся из себя умная и прозорливая. Вернее, не с Маркушей, а с тем самым нагло-начальным родительским капиталом… Хотя одно от другого неотделимо, конечно же. То есть в комфортных условиях вполне даже сочетаемо.