Мы были истинно счастливы в то лето, в то чудесное лето, когда разгромили все римские войска и добрались до северной Италии. Весь мир, казалось, лежал у наших ног, но, наверное, эти ощущения появились, потому что я был влюблен и верил, что невозможное возможно.

Мы продолжали двигаться на север и достигли провинции, именовавшейся Циспаданской Галлией. Это была римская провинция, но населяли ее галлы, народ, к которому принадлежала Галлия. Ими правил римский губернатор, который проживал в городе Мутина[1]. Галлы жили по собственным законам и традициям, не являясь римскими гражданами. Они платили дань Риму, но, пока оставались лояльными подданными, Рим предоставлял их самим себе. Спартак очень хотел заполучить их помощь, поэтому собрал военный совет, куда пригласил Галлию. Та отнюдь не робела, сидя за столом в компании командиров войска. Клавдия отсутствовала.

– Через два дня идем дальше на север, – начал заседание Спартак. Снаружи в этот момент началась буря, она трясла стены шатра и раскачивала его опоры. – Идти будем через земли галлов, твоего народа, Галлия. Хотелось бы знать, не смогут ли они чем-то нам помочь.

Губы Галлии тронула слабая улыбка:

– Это побежденный народ. Они тебе ничем не помогут. Было бы глупостью думать иначе.

Нергал, Резус и Буребиста были поражены ее словами, а вот Акмон посмотрел на Спартака и кивнул.

– Тем не менее, – продолжил Спартак, – мы должны идти через эту провинцию. Если они не станут нам помогать, то будут ли они нам препятствовать?

Галлия недовольно засопела при этом предположении.

– Они – побежденный народ, сломленный. И я сомневаюсь, что они станут воевать с нами, даже если учесть, что моя сотня женщин-воительниц могла бы оказаться неплохой добычей для их воинов. Но они предадут тебя римлянам при малейшей возможности.

Я положил руку на ее ладонь.

– Тем не менее и среди галлов наверняка найдется немало смелых и мужественных воинов.

Она сбросила мою руку.

– Вы тешите себя надеждой, что галлы станут вам помогать. Они же платят дань Риму! И рассчитывают заполучить еще больше доверия с их стороны, если выдадут тебя. Галльские патрули наверняка уже сообщили римлянам о нашем присутствии здесь, – она вся кипела от гнева.

– Я должен просить тебя еще об одном, Галлия, – Спартак смотрел на нее с мрачным выражением лица. – Бирд сообщил, что нашему войску предстоит идти по землям сенонов, твоего племени. Если твой отец все еще их вождь, может быть, ты поговоришь с ним от нашего имени?

Воцарилось молчание. Галлия смотрела на стол перед собой, положив руки на столешницу. Я заметил, как она сжала кулаки, так что косточки побелели. Потом она медленно встала и посмотрела на Спартака:

– Нет.

Потом повернулась и вышла из шатра.

– Извини, господин, – промямлил я.

Спартак встал:

– За что?! Если бы у меня была тысяча таких, как она, я бы взял Рим. Итак, выступаем через два дня. Это все.

Все мои попытки продолжить обсуждение этого вопроса с Галлией ни к чему не привели. Она не желала говорить о своем отце. Да и с какой стати?! Это ведь он продал ее в рабство!

Войско выступило в путь и двинулось дальше по отличной дороге, именуемой Вия Эмилия, которая, как сообщил Годарз, была построена больше ста лет назад. Как и все прочие римские дороги, что мне встречались, она была прямая, как стрела, и красиво обсажена деревьями с обеих сторон. Дорога эта вела в Мутину, административный центр провинции и город, который нам следовало взять, чтобы достичь Альп и затем вырваться на свободу. Боевой дух в войске был чрезвычайно высокий; марш начался так весело, что скорее напоминал карнавал, пока недовольный Акмон не отдал приказ всем командирам когорт навести порядок. Я выставил вперед и на фланги большие отряды конницы в качестве передового охранения и прикрытия, а Буребиста и его драгон шли в составе основного контингента войска, которым командовал Акмон. Он был этим сильно недоволен, поскольку хотел командовать разведывательными подразделениями, уже представляя себе схватки с римскими конниками, а не тащиться рядом с быками и козами. Но я сказал Акмону, что мы с ним, а также с Нергалом будем время от времени меняться местами, отчего он несколько повеселел.

Первые два дня прошли без происшествий, пока мы двигались по долине реки Пад[2], плодородному району, испещренному болотами, трясинами, а также сосновыми и дубовыми лесами. Район кишел дикими животными, по большей части дикими кабанами, которые не обращали на нас никакого внимания, свободно пробираясь сквозь заросли кустарника в поисках желудей. Возле самой дороги римляне устроили поселения и плантации, которые, как сообщил Годарз, населяли ветераны – бывшие легионеры и их семьи. Здесь также было начато возведение дамб и рытье каналов с целью осушения болот и превращения их в сельскохозяйственные угодья. Весьма предприимчивый народ, эти римляне! Но все поселения и латифундии оказались покинуты при нашем приближении. Нам встречались лишь пустые дома и поля.

Хотя Галлия ясно дала понять, что не желает иметь ничего общего со своим племенем, я все-таки очень хотел как можно больше разузнать о тех галлах, которые жили в составе Римской империи не в качестве полноправных свободных людей, но и не рабами. Когда войско остановилось на ночлег, я приказал Бирду явиться ко мне в палатку, чтобы поговорить с ним о сенонах. Моя конница разбила несколько небольших лагерей по всем окрестностям, но ни один из них не был так укреплен, как главный лагерь.

– Сеноны очень опасны, господин, – высказался Бирд, под неухоженным внешним видом которого скрывался превосходный разведчик. – Они тут повсюду, у них везде имеются глаза и уши.

Я налил ему вина, и мы уселись в кресла перед палаткой. Вечер был теплый и приятный, дул легкий ветерок, освежая воздух.

– Я же выслал патрули, Бирд. Они не застанут нас врасплох.

Он почесал ногу.

– Эти галлы не такие, как римляне. Они живут здесь сотни лет. И могут передвигаться совершенно незаметно. Вчера вот убили одного из моих разведчиков.

Я встревожился:

– С чего бы это?

Он пожал плечами:

– Не знаю, господин. Мы нашли его привязанным к дереву и с перерезанным горлом. Они его раздели догола, перед этим ослепив.

– Откуда ты знаешь, что ему сначала выкололи глаза?