К. М. Моронова

Ткань наших душ

Для тех, кто хочет пропустить особо пикантные сцены,

или для тех, кто хочет сразу перейти к ним.

Как вам будет угодно.

Здесь свободная зона от судей…

♡ Глава 11

♡ Глава 14

♡ Глава 21

♡ Глава 27

♡ Глава 46

I

Уинн

Я родилась с больным сердцем.

В прямом и переносном смысле.

По мнению большинства моих близких, я хладнокровная злодейка в истории каждого человека, но по иронии судьбы у меня еще и порок сердца, который в конце концов убьет меня. Мне повезло.

Если это великий замысел Бога, то я в порядке.

Я готова сдаться.

Кровь стекает по кончикам пальцев. Это холоднее, чем я думала. Это не безболезненно, как говорят некоторые люди, — нет, это очень больно.

Красные капли стучат по плитке подо мной, мешая сосредоточиться. Трудно вспомнить хорошие вещи, которые якобы должны всплывать в памяти.

На ум приходит только плохое.

Отвратительные люди и все то, что они говорили, и то, что говорила я.

Тот, кто придумал фразу «разговоры — это же не палки и камни», мудак, не так ли? Слова действительно ранят сильнее, чем камни. Спасибо, что пытались убедить меня в этом. Это не сработало.

Меня зовут Уинн Колдфокс. Мне двадцать шесть лет, и я хочу умереть.

Я хочу умереть.

Ну вот, я сказала это.

Разве это что-то меняет?

Шокирует ли это кого-нибудь, тех людей, которые втайне знали, но продолжали называть меня злом, жалкой сукой, монстром?

Ответ — нет, наверное, нет, возможно, мягко говоря, нет.

Иногда тьма внутри меня думает, что именно этого они и хотели все это время — чтобы я наконец сдалась.

Что ж, добро пожаловать на гребаное шоу.

Занавес наконец-то закрывается.

Никогда не будет способа объяснить, почему я такая. Это то, что ты терпишь целиком и полностью. Глубокая и пустая яма внутри твоей плоти, которая никогда не закроется, чем бы ты ни пытался ее заполнить. Неважно, какими нитками ты пытаешься ее зашить, она зияет и зудит. Запасной выход, который терпеливо ждет всех, кто заблудится.

Мой врач говорит, что это химический дисбаланс в моем мозгу, и, блять, возможно, он прав. Но это не останавливает самое настоящее, нехимическое, сырое небытие, которое опустошает все мое существо. Таблетки не помогают, никогда не помогали, и ни один из моих психотерапевтов, похоже, не понимает, почему мне так хреново.

Они думают, что я притворяюсь или что-то в этом роде. Пусть строят догадки.

Я уставилась в невзрачный потолок больничной палаты, стараясь не смотреть на брата. Я не сплю уже по меньшей мере час, и никто из нас не сказал ни одного слова другому.

— Почему? — Наконец спрашивает Джеймс, скрестив руки перед собой, костяшки пальцев побелели.

Его темно-синий костюм гладкий. Дорогой. Черные часы на его запястье тоже новые. Подарок от новой возлюбленной? Подарок самому себе за то, что он такой успешный? Я не решаюсь спросить.

— Не надо, Джеймс.

Я глубоко вдыхаю, сажусь в постель, неохотно встречаясь с его взглядом.

— Почему ты не можешь просто… не быть такой?

Мой брат проводит рукой по изможденному лицу. Его карие глаза полны горя и гнева.

Да, потому что я попросила, чтобы так было.

— Я много раз пыталась объяснить тебе это, Джеймс. Ты не понял и никогда не поймешь. — Без энтузиазма бормочу я.

Раньше я расстраивалась, когда он спрашивал. Но, к счастью для тех, кто не пережил этого сам, это чувство трудно понять.

Джеймс хмурит на меня брови и снова соединяет пальцы перед собой, прижимая их к губам в задумчивой позе, локти положены колени, а сам он наблюдает за мной из угла комнаты, словно я непослушное животное. Он качает головой и несколько молчаливых минут смотрит в окно, откинувшись на спинку синего кресла, которое выглядит устаревшим и неудобным.

Я сутулюсь в постели и сжимаю в кулак простыни, не сводя с него глаз, чтобы не смотреть на свои запястья. Они болят, но если я не буду смотреть, мне не придется сталкиваться с отвратительной реальностью. Избегание всегда было моим механизмом преодоления. Если я не думаю об этом, то это не имеет значения. Мой день продолжается.

Я стискиваю зубы и пытаюсь снять напряжение между нами.

— Тебе не нужно было проделывать весь этот путь.

Джеймс ненавидит больницы. Наверное, из-за всего, что в них есть. Перегруженные работой медсестры, мрачные серые палаты, бесцветные занавески, которыми занавешены маленькие окна, запах. Смерть, которая, кажется, задерживается в стенах.

Точнее, он ненавидит больницы с тех пор, как умерла мама.

Он встает и подходит к кровати, и у меня замирает сердце, когда я понимаю, что он плачет. Я никогда раньше не видела, чтобы он плакал, ни разу.

Джеймс Колдфокс — суровый человек, который скрывает свои чувства и не показывает своих трещин. Он закрыл себя в стенах, возведенных давным-давно. Но сейчас его челюсть дрожит, и он нежно берет меня за руку, когда его слезы катятся по моей коже.

Отвожу взгляд на тускло-серый пол этой жуткой чертовой комнаты. Не могу смотреть ему в глаза.

Я знаю, что поступила неправильно.

Но я так устала. Как сказать ему, что я хочу спать вечно? В ложе из роз или в чертовой урне, неважно — где угодно, только не здесь.

У меня все горит внутри, и мне больно.

Я просто хочу, чтобы мне не было больно.

Мне следовало построить свои стены из цемента, как у него. Я пробовала уязвимость и глупую, бессмысленную любовь.

Часто думаю, была бы я другой, если бы не попробовала. Теперь мои стены непробиваемы — никто не входит, я не выхожу.

Ладони Джеймса теплые, и он ласково сжимает мои, бормоча:

— Это из-за работы? Ты снова порвала с этим засранцем Салемом? Что такого плохого в жизни, что ты предпочитаешь умереть? — Он качает головой и опускает глаза, а когда я ничего не отвечаю, продолжает дрожащим голосом. — Я люблю тебя, Уинн. Очень, очень сильно. Я хочу, чтобы ты знала это, хорошо? Ты — все, что у меня осталось в этом мире.

Работа отстой, да. Я не упоминаю, что только что уволилась с третьей работы за