ВАЛЬДЕМАР ЛЫСЯК

ФРАНЦУЗСКАЯ ТРОПА

Waldemar Łysiak – Francuska ścieżka

Instytut Wydawniczy Pax – 1976

"Я не помню того дня. Помню только свою спешку (…) Еще

помню, что шел я, уставив глаза в землю (…). Ничего больше

я уже и не знаю. Мои воспоминания оживают только с

вечерней прохладой (…) Сейчас я продолжаю идти своим

путем и уже чувствую, что вместе с усталостью что-то во мне

преображается. Если миражей нет, я их придумываю (…). И

все вдруг превращается в книжку с картинками, немного

жестокую, волшебную сказку…"

Антуан де Сент-Экзюпери "Земля людей"

Матери моей, с любовью и благодарностью, посвящаю

Эта книжка является плодом нескольких пребываний во Франции, а нарисованная в ней тропа – художественным произведением, сложенным из нескольких тропок, только сей­час объединенных в непрерывную линию на карте. Только это значения не имеет. В каждом из нас память укладывает наши малые и большие тропинки из одной и той же географиче­ской зоны в одну нить, корни которой следует искать в великом мифе путешествия. Этот миф принадлежит наиболее прекрасным литературным традициям человечества, что начи­нается с Одиссея и Энея, проходя через Дон Кихота и Тома Джонса, и доходит до Геккель­бери Финна, капитана Ахава и Мермоза[1]. Суть его заключается в превосходстве самой до­роги над целью, которая – в соответствии с законами перспективы – всегда отдалена и не­достижима. Дорога и время материализуют феномен взросления человека и, уча ответст­венности за каждый шаг, не освобождают от ответственности за утопичность цели.

Чего я искал во Франции? Как и многие передо мною – источников самого себя. Я не имею в виду семейных уз, которые будут заставлять мчаться по Франции моих детей, по­томков – по матери – семейства Пуазель, но уз многим более крепких, что объединяли обе наши страны с Валуа, через Наполеона и Великую Эмиграцию до Шопена, супругов Кюри и переводов Боя. Воспитываться на примерах из этого салона европейской культуры было так же, словно дитя горцев, которое, услышав в школе про море, мечтает погрузиться в его волны.

И очень плохо, когда отправляешься на пляж без этой мечты. Тропа должна быть за­программирована в человеке еще до того, как он начнет путешествие, если этого нет – пу­тешествие не даст никаких результатов. Тогда на дороге ничего не встретишь, и уж в мень­шей степени – самого себя, если ничего от тропы не ждешь. Конечно, всегда останется много места для случайности, порождающей загадки зачарованных островов, но нельзя по­лагаться на тотальную неожиданность – всегда следует открывать то, предчувствие кото­рого носишь внутри себя. Если ищешь архитектурные переживания – ты находишь их в сот­нях камней; любовные – встречаешь красивых женщин; художественные – влюбляешься в улыбку Джоконды. Колумб, когда плыл на запад, носил в себе целую Америку.

Истинная тропа – это создание скульптуры из глыбы имеющегося у вас мрамора; но если ее нет, даже самый искусный резец ударит в пустоту…

То, что сильнее всего сидело во мне, чего я сильнее всего искал на французской тропе, это не произведения, но их отцов. Людей, которым возвели памятники. Искушение воплощения в их тела и души в силу обратной реинкарнации. Даже если они проживали только в легенде, и фанатичный рационализм лишил их наследства. Тем более – в таком случае! Ибо, как написал мудрый рационалист Эйнштейн: "Самое красивейшее пережива­ние, которое нам дано пережить – это мистическое переживание. Заглядывая в глубь вели­чайших вещей, мы не теряем чувства общения с тайной".

ИМПЕРИЯ МОНТЕ КРИСТО

"Если вы выберетесь в Марсель, вам покажут дом Морреля, дом

Мерседес, а так же камеры Дантеса и Фарии. "Когда я

переделывал "Монте Кристо" для театральной постановки,

художник требовал от меня точного описания (замка) Иф. Я

написал в Марсель, и рисовальщик, выполнивший для нас

набросок, со всей наивностью подписал его так: "Вид замка Иф, в

котором был заключен Дантес" (…). Еще я узнал, что какой-то

молоденький чичероне прекрасно зарабатывает, продавая

неподдельные перья из рыбьих костей, сделанные самим

аббатом Фария".

Александр Дюма-отец в предисловии к одному из своих романов

В плане территории, империя Монте Кристо помещается: на небольшом островке Тосканского архипелага, затем в старинном марсельском замке, стены которого изрядно по­грызены временем, и, наконец, в дворцово-парковой резиденции под Парижем. Именно в такой последовательности прикасалась к этим трем анклавам моя тропа, поскольку я плыл во Францию из Неаполя через Тирренское море, Геную и Лигурийское море в Марсель. На самом же деле империя эта распространяется на поверхности юношеских мечтаний и впе­чатлений, форму которым – в том числе, и для людей пожилых – дала литературная сказка.

Мир земных легенд был бы убогим, если бы в XIX веке на скале Средиземного Моря не появился бы чудовищный ангел мести, имя которого выражало тяготы эпохи, звучным, словно заклинания с Корсики и Сицилии, таинственным, словно призывы масонов, живопис­ным, словно азиатский ковер, родившимся из той страны романтических видений – "l'empire des ombres mystérieuses" – по которой сновали эхо грусти людей девятнадцатого столетия. И разве только девятнадцатого?

Родился он в 1844-1846 годах. Матерью его была история, мачехой – мода, а отцом Александр Дюма - отец, чудесный самоучка, который в молодости не получил никакого образования, но воспитал поколения вечно молодых людей. Дюма окрестил свое дитя име­нем Эдмон и фамилией Дантес, прибавляя в соответствии с желаниями мачехи титул и имя: граф Монте Кристо. Правда, мать, которой отец попользовался и бросил, утверждала, будто бы мальчонка зовется Франсуа Пико, но только кто внимательно слушает брошенных жен­щин?

Все это началось, как и для меня самого, в тот момент, когда писатель случайно был рядом с островком. Когда его скалистые берега передвигались за бортом, я вспомнил, что в таком же моменте Дюма, сопровождающий принца Наполеона (сына Иеронима Бонапарте) на корабле "Принц Рейхштадтский", почувствовал странную дрожь – первый признак твор­ческой горячки.

- Как называется эта скала?

- Монте Кристо.