ВАЛЕНТИНА ПУТИЛИНА

СЕСТРА ГРУНЯ

Историческая повесть

ПОПУТЧИКИ

Четыре дня минуло с тех пор, как вышла Груня из дому, а кажется, давным-давно всё идёт и идёт. По проезжим дорогам, по тропинкам и стёжкам. Идёт босая, за спиной котомка, в руках толстая палка-посох.

Встречные любопытствуют: далече это она путь держит?

— В уездный город Севск, — отвечает Груня.

Засверкали на солнце купола церквей — Севск показался впереди. Туда и надо Груне. Там конец её долгого путешествия.

Глазам видно, да ногам обидно. Город будто испытывает Грунино терпение. Отступает, прячется за рекой, никак до него не добраться. А уж, поди, не ранний час. Высоко забралось майское солнце, припекает во всю мочь.

Груня спустилась к реке, опоясывающей город, с облегчением сняла котомку и напилась прозрачной речной воды. Потом вымыла ноги и достала из котомки лапти. Она берегла их. Лишь всего два раза обувала в дороге — под Погаром и Трубчевском. Теперь тоже надо обуться: не пойдёшь в город босиком. И запылившийся платок надо сменить на чистый.

Она немного передохнула в тени под ракитой и направилась по большаку к городу.

Вскоре её обогнала подвода. Ехали двое деревенских: мужчина и женщина. Одеты нарядно. Женщина в расшитой кофте и тёмно-синей, красными клеточками юбке, поверх — холстинный передник, на голове высокий кокошник. Мужчина одет по-городскому: в чёрных брюках, шерстяной рубахе и жилете. Видно, на празднество торопятся оба.

Подвода остановилась, и женщина окликнула Груню:

— Издалече идёшь, голубушка?

— Да из Матрёновки, — ответила она. — Из-под Стародуба.

— А путь-то далёк! — удивился мужчина. И поинтересовался: — На ярмарку в Севск?

— Нет, — ответила Груня, — про ярмарку я и не ведала. Мне к здешней учительнице нужно. Письмо ей несу.

— А мы на ярмарку, да немного припозднились, — сказала словоохотливая женщина и пригласила Груню: — Садись, подвезём.

— Спасибо, тётушка, — поблагодарила та. — Я и вправду заморилась. Много уже вёрст отмахала, не сосчитать.

И села на повозку. А женщине интересно, допытывается у своей случайной попутчицы:

— Удивительно мне, какое такое у тебя важное письмо, что его и почте нельзя доверить? Сама несёшь.

— Не знаю, как и пояснить, — задумчиво отозвалась Груня. — Письмо это и впрямь важное: наш деревенский учитель его написал. Просит, чтоб мне помогли в Севске выучиться на сестру милосердия. Слыхали, война сейчас в болгарской стране с турками идёт?

— Как не слыхать? — ответил мужик. — Приезжали к нам люди из Севска, минифест зачитывали, что Россия решила помочь болгарам.

— Ну, так вот, — продолжала Груня, — я и собралась в Болгарию ходить за ранеными.

Женщина так и ахнула:

— Аль жить тебе надоело? В уме ты, девка? Вон какая молодая! Годов-то тебе сколько?

— Восемнадцать, — ответила Груня.

— А родители? Неужто не были против?

— Благословили в путь, хоть и сильно кручинились. Мол, трудно будет. Я и сама понимаю, что нелегко, а надо.

Голос у Груни спокойный, рассудительный. Сразу чувствуется, говорит о том, что крепко продумано.

Женщина покачала головой и с жалостью посмотрела на девушку.

— Брось ты эту затею, — стала отговаривать она. — Разве тебе дома плохо? Или там тебе, на болгарской земле, два солнца взойдёт?

Груня засмеялась.

— Что ты, тётушка! Мне и одного солнца хватит. И дома мне хорошо. — И уже серьёзно сказала: — Ты по-своему рассуждаешь, а я иначе. Мне последнее время так и слышится, будто кто на помощь зовёт. Как же не откликнуться? У меня ведь два брата добровольцами ушли на войну. Я просила, когда они уходили: «Возьмите меня». А они в ответ: «Какой из тебя солдат?» Почему же я не гожусь в солдаты? Сил-то у меня много, я знаю.

— Что и говорить, — согласилась с ней женщина. — Ладная да крепкая выросла, это каждому видать.

Груня продолжала:

— Старший брат Егор, спасибо ему, присоветовал: «Иди в город, там, слыхать, есть курсы сестёр милосердия. Коль возьмут, старайся, познавай науку. Будет нужно на войне». Наш деревенский учитель поддержал меня, написал письмо в Севск своей сестре, чтоб она помогла мне поступить учиться. Вот зачем я тут. И ты, тётушка, не отговаривай меня, лучше пожелай доли да везенья.

— Да жалко мне тебя, несговорчивую, — не могла успокоиться женщина. — Жалко.

За разговорами не заметили, как доехали до Соборной площади, где раскинулась ярмарка. Груня соскочила с повозки и низко поклонилась своим попутчикам.

— Спасибо, что подвезли. — И добавила с весёлым участием: — А ты, тётушка, не огорчайся за меня. Вот увидишь, всё будет, как надо.

Спокойный пытливый взгляд, весёлые искорки в серых глазах, сама сильная, решительная, не робкого десятка, такая добьётся своего.

— Удачи тебе и счастья, — ласково пожелала ей женщина.

А её муж сказал:

— Может, встретишь на войне брата моего — нет от него вестей, передай, что всё у нас справно. Петром Семёновым его звать.

Груня согласно кивнула головой. Отчего не передать? Лишь бы встретился.

НА ЯРМАРКЕ

Ярмарка была уже в самом разгаре. Кругом шум-гам, свист, песни. На Соборной площади сбились телеги с сеном. Мычат привязанные к телегам коровы, визжат поросята, блеют овцы, пофыркивают лошади, громко торгуются покупатели с продавцами.

Поблизости от Успенского собора играют на лире слепцы. Мальчишки-поводыри тянут жалостливую песню, просят подаяния. Им бросают, кто копейку, кто краюшку хлеба, кто пирог.

Деревенский люд, съехавшийся на ярмарку, приоделся. Особенно — девушки: в цветных сарафанах с передниками, отороченными красной тесьмой. У некоторых сверху наброшена кофта из белой шерсти. Мелькает синий, красный, зелёный цвет, сливаясь в одно яркое, весёлое разноцветье.

Груня загляделась на всё вокруг, даже о своих неотложных делах забыла на время.

Вон собралась толпа народу, больше всего ребятишек — представленье глядят. Груня ахнула: медведь! Хозяин заставляет его показывать разные фокусы.

— А ну, миша, — говорит он, — покажи нам, как старая бабушка ходит.

Мишка разом пошёл. На нём передник, в руках палка. Он тяжело опирается на палку, идёт, чуть прихрамывает. Кругом смех. Вот ведь какой способный, правильно показывает!

Хозяин снова спрашивает:

— Миша, как молодайки ходят? Ну-ка, покажи. Уважь.

И тут медведь не оплошал, мигом отбросил палку и пошёл пританцовывая. Весело ему, публика тоже веселится.

— Ай да миша! Артист.

Нехотя оторвалась Груня от забавного зрелища. Надо поторапливаться, а то не заметишь, как день пролетит.

Ах, ярмарка, ярмарка, один соблазн! Кругом жареное-пареное, сладкое, с