Нью-Йорк спал под холодным моросящим дождем, окутавшим верхушки его зданий плотной розовато-лиловой дымкой раннего февральского утра. И, если не считать приглушенного звука доносившихся откуда-то издалека сирен, город, который никогда не спит, казался застывшим. Однако ровно в три семнадцать утра по разные стороны Центрального парка, почти одновременно и в то же время независимо одно от другого, произошли два, в сущности, похожих микрокосмических события, которые, как выяснится в дальнейшем, окажутся роковым образом связаны. Одно произошло на клеточном уровне, другое — на молекулярном. И хотя биологические последствия этих событий были совершенно противоположными, сами события обрекли тех, из-за кого они произошли — так и оставшихся незнакомцами, — на вступление менее чем через два месяца в жесткое противоборство.

То, что произошло на клеточном уровне, случилось в момент наивысшего наслаждения: интенсивный выброс около двухсот пятидесяти миллионов сперматозоидов. Подобно марафонцам сперматозоиды быстро мобилизовали свои внутренние энергетические ресурсы и, прикладывая поистине титанические усилия, начали гонку за выживание, невероятно напряженную и опасную, победителем в которой мог стать лишь один; остальные же были обречены на короткое и довольно бездарное существование.

Несмотря на внушительную преграду, сперматозоиды, действуя сообща, преодолевали препятствия. Десятки миллионов половых клеток пожертвовали собой, отдав свои энзимы и тем самым проложив дорогу другим.

По степени протяженности и опасности их путь был сравним с плаванием маленькой рыбки вдоль Большого Барьерного рифа. Однако эта опасность осталась позади для нескольких тысяч удачливых и живучих, добравшихся до входа в фаллопиевы трубы.

Но испытания на этом не заканчивались. Счастливчики были подхвачены хемотаксисом жидкости яичникового фолликула, который свидетельствовал о том, что где-то впереди, через двенадцать извилистых и коварных сантиметров, находилась созревшая яйцеклетка, увенчанная скоплением других клеток яичника.

Почти выбившись из сил, истощив запасы энергии и везения, уходя от подстерегавших опасностей, хищных макрофагов, они приближались к цели. Их количество теперь упало до сотни и продолжало быстро сокращаться. В тесном соперничестве оставшиеся в живых бросились на штурм гаплоидной яйцеклетки.

После напряженных одного часа двадцати пяти минут сперматозоид, которому было суждено стать победителем, сделав последний отчаянный взмах своим жгутиком, столкнулся с окружавшими яйцо клетками яичника. Он лихорадочно пробирался среди клеток, стараясь добраться своей акросомой до защитной протеиновой оболочки яйцеклетки, чтобы там закрепиться. Это был конец гонки. Последним усилием победитель ввел в созревшую яйцеклетку свой генетический материал, необходимый для создания мужского пронуклеуса.

Другие шестнадцать сперматозоидов, добравшихся секундами позже, оказались не в состоянии прикрепиться к изменившейся протеиновой оболочке яйцеклетки. Лишенные запасов энергии, их жгутики вскоре затихли. Победителем мог стать лишь один — все же остальные были поглощены и уничтожены силой защитной функции материнских макрофагов.

Внутри теперь уже оплодотворенной яйцеклетки женский и мужской пронуклеусы двинулись навстречу друг другу. После растворения оболочек их генетический материал соединился, формируя сорок шесть хромосом, необходимых для создания соматической клетки человека. Зрелая яйцеклетка превратилась в зиготу. В течение двадцати четырех часов у нее произошел ряд делений в ходе процесса под названием «дробление», что являлось первым периодом эмбрионального развития. Это было началом жизни.

На молекулярном уровне произошел интенсивный ввод в кровеносный сосуд более триллиона молекул простой соли под названием «хлористый калий», растворенной в стерилизованной воде. Эффект был почти мгновенный. Началась быстрая пассивная диффузия — методичное проникновение ионов калия в клетки стенок сосуда, подавляющее необходимый для жизнедеятельности электростатический заряд. Находящиеся среди клеток чувствительные нервные окончания, предупреждая мозг о неминуемой катастрофе, тут же послали ему экстренный болевой сигнал.

Спустя несколько секунд ионы калия устремились по магистральным сосудам в сердце, где каждый его удар способствовал их проникновению в разветвленную артериальную систему. Несмотря на постепенное растворение в плазме, уровень концентрации инъекции был несовместим с деятельностью клеток. Это относилось в первую очередь к сердечным клеткам, отвечающим за сердцебиение, клеткам головного мозга, отвечающим за дыхание, и нервно-мышечным веретенам, передающим информацию. Пагубное действие быстро распространялось. Сердцебиение вскоре замедлилось, и удары сердца ослабели. Дыхание стало поверхностным, кислорода было недостаточно. Через несколько мгновений сердце полностью остановилось, вызывая как смерть клеток во всем теле, так и клиническую смерть. Это было концом жизни. В довершение умирающие клетки освободились от запасов калия, который попал в бездействующую сердечно-сосудистую систему. Факт полученной смертельной дозы тем самым был скрыт.

Звук падающих капель напоминал стук метронома. Где-то около пожарной лестницы дождевая вода попадала на что-то металлическое, и в тишине квартиры это напоминало Лори Монтгомери гром литавр. Она внутренне сжималась в ожидании очередного раската. На протяжении нескольких часов добавлением к этому звуку было периодическое урчание холодильника и раздававшиеся время от времени приглушенные щелчки включений радиатора отопления, поддерживавшего температуру, да еще доносившиеся откуда-то издалека сигналы и сирены машин — шум настолько привычный для Нью-Йорка, что человеческое ухо научилось его игнорировать. Однако Лори это не удавалось. Проворочавшись часа три, она стала сверхвосприимчивой к любым раздававшимся вокруг нее звукам.

В очередной раз повернувшись на другой бок, Лори открыла глаза. Свет, словно ухватившись бледными пальцами за края штор, стал проникать сквозь окно, давая ей возможность разглядывать стены пустоватой и несколько унылой квартиры Джека. Причиной, по которой они с Джеком Стэплтоном жили здесь, у него, а не у нее, являлась спальня: у нее она была настолько мала, что вмещала только двуспальную кровать — совместный сон был некомфортным. Ну и потом, Джеку хотелось быть поближе к дорогой его сердцу баскетбольной площадке, расположенной по соседству.

Лори перевела глаза на радиобудильник. Глядя на быстро меняющиеся циферки, она почувствовала злость, понимая, что, толком не выспавшись, на работе она в течение дня быстро превратится из медэксперта в неврастеника. Лори не переставала удивляться, как ей удавалось справляться с этим в годы учебы, когда постоянный недосып был нормой. Но сейчас ее злило не столько то, что она не могла уснуть, сколько причина, по которой она не могла уснуть.

Было уже около полуночи, когда Джек как бы невзначай напомнил ей о ее близившемся дне рождения, поинтересовавшись, нет ли у нее относительно этого события каких-нибудь конкретных пожеланий. Лори понимала, что это был совершенно невинный вопрос, прозвучавший в момент, когда они, уставшие, все еще пребывали в состоянии приятной расслабленности. Однако он разрушил ее тщательно выстроенную защиту — жить сегодняшним днем, избегая мыслей о будущем. Невероятно, но ей вот-вот будет сорок три. И ее часы уже тревожно звонили.