* * *

Странно начинаются иные дни. Ты просыпаешься в своей постели, приходишь в себя, спускаешь ноги на пол, варишь кофе… Однако идея будущего, которая смутно маячит перед тобой, вырывается за рамки одного дня. Ты не заглядываешь вперед, но видишь. После этого любое действие начинает приобретать то же пророческое и жизненно важное звучание. «Что-то случится», – говоришь ты себе и выходишь на улицу, готовая держать ушки на макушке и мгновенно откликаться на любую неожиданность, анализируя все, что происходит вокруг. Взять, к примеру, это утро, на первый взгляд совершенно обычное, когда я столкнулась в дверях с соседской старушкой. Поздоровавшись со мной, она завела нескончаемый монолог, а напоследок сообщила, что в моем теперешнем доме в Побле-Ноу в свое время располагался бордель.

Узнав о столь славном историческом прошлом дома, я довольно долго с любопытством разглядывала свое жилище. Подозреваю, что я пыталась обнаружить какие-нибудь следы страстей, некогда бушевавших в этих стенах. Но тщетно: по-видимому, ремонт, который я сделала, оказался слишком радикальным, и каменщики замуровали всю похоть, а маляры забелили все признаки торжествующей плоти. Возможно, что, разыскивая следы прежнего борделя, я неосознанно хотела получить новые стимулы. Это бы меня не удивило. Вот уже два года, как работа, чтение, музыка и цветоводство составляли мои единственные развлечения. Впрочем, это меня не слишком тревожило, поскольку после двух разводов скука имеет вкус покоя. В любом случае, узнав, что здесь некогда было, я впервые за два года задумалась над тем, не слишком ли я далеко зашла в своем стремлении к одиночеству.

Это был мысленный звоночек без заметных прямых последствий для моей жизни. Ведь судьба всегда умеет позаботиться о том, чтобы нейтрализовать порывы, выливающиеся в персональную революцию, и моя судьба указывала, что будет удерживать меня в рамках благоразумия еще долго. Я перестала задаваться неудобными вопросами о былых страстях, что не стоило мне никаких усилий; я добилась этого удивительно легко благодаря тому, что вся моя энергия была поглощена работой. Надо просмотреть множество материалов в отделе документации? Да нет, это не отвлекло бы моего внимания дольше, чем на строго определенное время. Суть в другом: младшему инспектору Гарсону и мне было поручено новое дело. Это объясняло странное утреннее ощущение куда лучше, чем призрак публичного дома. Речь шла о довольно простом деле, надо признать, но оно в конце концов так запуталось, что превратилось в странную загадку, с какой еще не приходилось сталкиваться в новейшей полицейской истории.

Должна предупредить: в те времена мы с младшим инспектором Гарсоном хотя и поддерживали приятельские отношения, но встречались только в баре, который расположен напротив комиссариата. Наша дружба была вписана в профессиональные рамки, и в ней не было места приглашениям на ужин или в кино, чтобы получше узнать друг друга. Зато в этом обшарпанном баре мы вместе выпили такое количество кофе, какое вполне могло бы лишить сна целый полк буддистских монахов.

Гарсон не слишком загорелся порученным нам делом, хотя и был доволен, что мы снова получили возможность немного размяться. Похоже, стало уже обычаем доверять нам подобные расследования, поскольку остальные коллеги были перегружены. Только непроходимые тупицы могли не справиться с этим делом, которое априори представлялось «привычной рутиной». То, как нам сформулировали задание, также звучало не слишком серьезно. «Тут одного типа так измолотили, что он чуть концы не отдал», – сказал комиссар.

Вряд ли для расследования этого преступления требовалось светило из Скотленд-Ярда, тем более что имелось, по крайней мере, три конца, ухватившись за которые можно было приступить к работе. Первый – установить, кто был избитый, поскольку при нем не оказалось документов, удостоверяющих его личность. Второй – выяснить, за что его избили. И третий – узнать, кто нанес ему побои.

Вначале все выглядело так, будто нам предстояло разбирать простую уличную стычку, но, когда главный инспектор добавил, что потерпевший доставлен в больницу Валье-Эброна в состоянии комы, мы поняли: слова о том, что он чуть было концы не отдал, – вовсе не преувеличение. Похоже, речь шла не о пьяной потасовке, а о жестоком избиении.

По дороге в больницу Гарсон продолжал находиться в приподнятом настроении, появившемся, когда нам поручили это дело. Он так сиял от счастья, что казалось, мы не ведем уголовное расследование, а едем на пикник. Я заключила, что, пока он не увидит впавшего в кому потерпевшего, для него будут существовать лишь причины для радости: мы снова работаем вместе и еще достаточно свежи лавры, которыми нас увенчали после успешного раскрытия нашего первого с ним дела. Я почувствовала себя польщенной: не каждый день кто-то демонстрирует тебе свою дружбу, пусть даже этот кто-то – пузатый полицейский, которому уже далеко за пятьдесят.

Больница Валье-Эброна – одна из тех громадин, что органы социального обеспечения выстроили в шестидесятые годы. Уродливый, гигантский, внушительный комплекс, кажется, больше подходит для погребения фараонов, чем для лечения граждан. По мере того как мы поднимались к нему по центральной лестнице, мы сталкивались с типичными представителями больничного населения, состоявшего из простого люда, ковыляющих стариков, уборщиц и многочисленных группок медперсонала. Я немного смутилась, почувствовав себя затерянной среди длинных девятиэтажных корпусов, не зная ни к кому обратиться, ни как проникнуть внутрь. К счастью, у моего напарника Гарсона мысль работала весьма функционально, позволяя ему четко наметить ход действий. Он чувствовал себя в этих коридорах, отделанных темным мрамором, как рыба в воде.

– Надо найти дежурного по этажу, – сказал он, – и спросить у него, кто оформлял пострадавшего в отделении скорой помощи.

После этого я только изумлялась тому, как перед нами одна за другой открывались все двери, будто мы обладали волшебной палочкой, позволявшей проникнуть в обиталище людоеда, причем мы ни разу не сбились с пути и нам не пришлось возвращаться обратно. Наконец на последнем этапе нами занялась высокая и мощная, как скала, медсестра.

– Идите взгляните на этого бедолагу, а я тем временем отыщу его карту и посмотрю, кто дежурил в ту ночь.

Мы вошли в трехместную палату. Нужный нам человек занимал левую койку; о его беспомощности свидетельствовали присоединенные к телу многочисленные трубки. Он напоминал труп – был таким же безгласным, неподвижным, бледным. Я долго не могла сосредоточиться на его чертах, пока не преодолела завораживающее воздействие, которое на меня всегда оказывают любые лежащие фигуры, особенно скульптуры. Как только я вижу перед собой один из этих каменных пирогов, скажем, изображающих Карла V, теруэльских любовников или герцога Альбу, на меня словно столбняк нападает, и я почтительно замираю, не в силах пошевелиться. Впрочем, лежащий передо мной человек не имел никакого отношения к отечественной гордости или славе. Он больше напоминал раненого воробушка либо котенка, угодившего под колеса автомобиля. Тощий, маленький, с уродливыми грубыми руками, вытянутыми на простыне, и распухшим от ударов лицом, причем одно веко было лилового цвета, а на губах остались следы запекшейся крови.