– Да будет ласкова ночная звезда к твоим детям, хозяйка!

– Ну заходи, накормлю, напою, а потом расскажешь, кто таков и зачем явился.

Отрава издали заприметила незнакомого перевертыша, направлявшегося в их дом, потому-то и юркнула через дворовый вход и притихла в комнате за кухней. Мама, открывшая на стук, тоже была удивлена незваному гостю, но ответила по традициям. Отрава же наблюдала за пришлым через едва приоткрытую дверь. Он, конечно, сразу понял, что в доме, кроме старой возвращенки, есть кто-то еще – перевертыши отличаются тонким нюхом. Но Отрава все равно не спешила выходить. Не так-то часто в их деревню наведываются путешественники, а уж прямиком в их дом – никогда.

В Тихой Речке жили по большей части возвращенцы, но и перевертыши тут водились, хотя свои, коренные. У подружек Отравы отец был перевертышем, а мать возвращенкой, но старшая их дочь родилась возвращенкой, а младшая – перевертышем. Тут уж как выпадет, но при этом невозможно с точностью сказать, кому повезло больше. Перевертышей легко отличить: у них всегда черные волосы и глаза. Настолько черными ни у возвращенцев, ни у кудесников не бывают.

Этот же гость был молод и очень мил, если Отрава из своего укрытия все правильно разглядела. Он безустанно улыбался и искренне нахваливал мамину стряпню, пока та места себе не находила от любопытства, но удерживалась от вопросов. Нрав у перевертышей обычно добродушный и веселый, если не считать коротких всплесков агрессии при восходе ночной звезды. Но при этом не следует забывать, что к обязанностям своим они относятся ответственно, как никто другой. У них стремление к честности и исполнительность – основные черты характера. Уж Отрава-то об этом знала не понаслышке: отец ее подружек следил в Тихой Речке за порядком, и уж если ловил кого на воровстве или клевете, то с наказанием не тянул. Селяне давно привыкли, что этот улыбчивый мужчина в мгновение ока становится жестоким палачом, когда речь идет о казни на деревенской площади. Правда, казней в Тихой Речке уже лет десять не случалось – когда люди живут тесной общиной, если каждый друг друга с пеленок знает, то мало кто решится на убийство. Потому на площади деревенская стража изредка устраивала показательные порки за мелкие кражи или мошенничество. На этом и все развлечения. Безобидных хулиганов или любителей пожевать лишай-травку, толкающую многих на безумства, наказывали обычно общественными работами.

Когда гость наконец-то дожевал последний ломоть хлеба и запил молоком, мать посчитала, что нормы этикета можно считать выполненными, поэтому дала языку волю:

– Ну! Ты кто таков?

Перевертыш мельком глянул в ту сторону, где спряталась Отрава, и ответил:

– Меня зовут Лю. Я из столичной стражи…

– Столичной?! – поразилась мать. Отрава ахнула – из Столицы на протяжении всей ее этой жизни к ним никто не забредал. Да и в прошлой она сама была в Столице только раз, по деловым вопросам.

– Из столичной, – улыбнулся реакции собеседницы перевертыш. – Я к тебе, милая хозяйка, по поручению…

– Поручению? Ко мне?!

Если бы перевертыши не были столь сдержаны, то Лю сейчас уже перестал бы улыбаться. Но он продолжил пояснять терпеливо:

– Поручению. К тебе. Точнее, не к тебе, а к твоей дочери.

Мама не отличалась быстрым разумом, а от удивления ее мышление затормозилось окончательно:

– Свататься, что ли, надумал? Которой дочери-то? – последний вопрос прозвучал резонно – у Отравы было шесть старших сестер.

– Седьмой.

– А что сразу к седьмой-то? – тут же сосредоточилась мама. – У меня их целый выводок! Может, для начала всех посмотришь?

– Нет. Мне нужна только седьмая!

Теперь и мать уставилась в то место, где до сих пор стояла уже всеми раскрытая Отрава. Она предпочла бы остаться там, даже обнаруженная, но матери стало не до церемоний:

– Доченька, поди-ка сюда! Ты когда успела со столичным хахалем познакомиться? Почему я ничего не знаю?!

От несправедливости обвинения к Отраве вернулся дар речи. Она вышла, спонтанно поправила передник и почти решительно пробормотала:

– Я не успела.

Перевертыш тут же вскочил на ноги и подбежал к ней. Без стеснения схватил за плечи и всмотрелся в лицо. Рассмеялся облегченно:

– Как удачно, что именно ты нас подслушивала! Это точно знак от звезд!

– Я не подслушивала! – заявила Отрава и покраснела.

Мама же отошла от первого удивления, вцепилась в гостя, оторвала от дочери и усадила обратно за стол. Отраву зашвырнула по другую сторону. Сама же уселась между и прищурилась:

– Сначала вы мне все расскажете, отсватаешься по всем правилам, а уж потом миловаться будете! И то, если позволю!

Но перевертыш на нее теперь внимания не обращал. Он смотрел на Отраву и говорил быстро, не пытаясь скрыть радости:

– Я тебя именно такой себе и представлял! Красавица! Но щупленькая какая… слабенькая… – он оценил ее хмурый вид и попытался это исправить: – Меня зовут Лю, ты уже слышала. Ты меня только не бойся! Я тебе вреда не причиню – наоборот, стану защищать даже ценой…

– Погодь! – мама выставила ладонь перед его носом. – Баранов в гору не гони! Я вам еще свое благословение не дала, потом защищать будешь! И у меня еще целый выводок до нее на выданье…

Но Лю никак не хотел отрывать счастливого взгляда от ее дочери:

– Красивая… Но такая худенькая! Нет ли у тебя проблем каких со здоровьем? Грамоте обучена?

– Худенькая? – мать не сдавалась. – Так ты нашу Росинку не видел. Бери Росинку – она в два раза толще тебя будет! И детей родит здоровых… Эй, я с кем разговариваю?

– Как зовут тебя, красавица?

Та ответила и попыталась улыбнуться, чтобы не выглядеть совсем деревянной:

– Отрава.

– О… Отрава? – он неодобрительно взглянул на мать. – Хозяюшка, ты зачем же дочери такое имя выбрала?

– Так тошнило меня сильно, пока ее носила, – отмахнусь она легко, потому как не посчитала эту тему достойной обсуждения.

Отрава своего имени не стеснялась – привыкла с детства. И не принято среди детей возвращенцев дразнить за имена, это же не их выбор. Возможно, у матери на седьмом ребенке фантазия иссякла? Или в самом деле ее тошнило так, как она рассказывает. Мама говорила, что пока беременная ходила, почти в уверенность пришла, что в прошлой жизни Отрава была убийцей младенцев, а иначе и не объяснишь настолько плохое самочувствие – ей-то было с чем сравнивать! Позже выяснилось, что мама сильно в предположениях промахнулась. Отрава к своим двенадцати годам уже припомнила свою прошлую жизнь, и в ней она была вполне себе благочестивой купчихой – умной, деловитой, в меру прижимистой и слегка склочной… но не до такой же тошноты! Возможно, убийцей младенцев она была в позапрошлой, но Отрава не знала о той вообще ничего. Ну, а имя – оно имя и есть. Да и какая теперь разница?