Орион Изотов

Ночное рандеву Творца и Смерти

Ночная незнакомка

В забытом Богом маленьком районе,

В домишке, что был признан аварийным,

В старинном кресле, будто бы на троне

Сидел Творец — седой, как лунь, мужчина.

Стол перед ним… Печатная машинка –

И тишину рвёт стук лишь монотонный.

Не озаряет лик Творца улыбка,

А взгляд его — пустой, припорошённый.

Старик, окончив лист, прочёл работу

Затем, сердито сплюнув прямо на пол,

Он из кармана вынул мятую «Охоту»

И затянулся дымом горьковатым.

«Такую дрянь напишет и юнец!» –

Метались мысли серебристым роем.

— Похоже, что писателю конец. –

Своим же мыслям вслух мужчина вторил.

Он бросил взгляд в далёкий пыльный угол.

Там, отражая лунный луч украдкой,

Резное зеркало поймало взгляд безумный –

В глазах плясало пламя лихорадки.

Броском Творец послал рассказ в корзину –

Рука вдруг дрогнула, и листья разметались.

Слеза бессилия скатилась по морщинам,

Писатель встал. И тут — в дверь постучались.

На трость опёршись, он пошёл ко входу –

В висках стучало словно молотками.

Открыв же дверь, он вместе с непогодой

Впустил в дом девушку с печальными глазами.

— Постойте, барышня, вы кто? Случилось что — то? –

Мужчина озадачен был вторжением…

В ответ — лишь тихий смех. Под грома рокот

Сверкнула молния, как будто с сожалением.

Был вопль ужаса сокрыт раскатом грома.

Попятившись, упал седой писатель –

С косой в руке и балахоне тёмном

Не девушка была — людских душ собиратель.

Лебединая песнь

— Пора, Творец, тебе со мной в путь дальний, –

С улыбкой Смерть сказала, лезвием качнув.

Была хрупка она. И всё ж монументальней

Не видел ничего он, молча лишь кивнув.

И вдруг — опомнился: «Да как возможно это?

Ведь у меня — дела! Шедевры… книга…»

— Дела — у всех, чья песня вот уж спета.

Стремятся планы выполнить блицкригом

И говорят мне «Погоди, минутку»,

«Остановись, мгновенье, ты прекрасно…»

Но жизнь отмерена и принцу, и ублюдку,

Что не успел — то потерял напрасно.

Холодный пот застил глаза мужчине,

Пытался с мыслями собраться он поспешно,

Смерть на него смотрела, как на сына,

Лишь повторяя: «Я ведь неизбежна».

— А если не мольба, но — предложение! –

Лицо мужчины словно прояснилось,

Рука дрожит от перевозбуждения.

— На всё готов я, лишь бы отцепилась.

— Как грубо, — усмехнулась Смерть лукаво, –

Ну что ты можешь дать мне, смертный муж?

Я с сотворения миров имею право

Курьером быть для хрупких ваших душ.

Я видела рождение двух братьев,

Что в мир открыли двери для греха.

Я буду наблюдать в пустынном мраке

Как в бездну рухнут с пирамид верха.

Древней меня на свете нет создания,

Где жизнь — там я. И, с Богом наравне,

Пожалуй, мы в основе мироздания.

Я повторюсь: что можешь дать ты мне?

Старик во время речи улыбался,

Как будто в голове составил план.

Кряхтя и чертыхаясь, он поднялся

И руку, как товарищу, подал.

— Одну лишь ночь, прошу. До первой птицы,

Что вечно под окном моим поёт.

Как только Гелиос проедет в колеснице

Коса твоя в рай душу отошлёт.

Ну а до той поры я постараюсь,

Вложить всю душу в новое творение.

И в этот раз, уж я не сомневаюсь,

Ты выразишь лишь только удивление.

— Ты хочешь удивить МЕНЯ, писатель? –

Смерть засмеялась звонко, как девчонка. –

Да… ты, похоже, тот ещё мечтатель.

Ну что ж… хватай своё перо, мальчонка.

— Прошу тебя лишь об одной услуге…

— Поосторожнее, с огнём уже играешь!

— Нет — нет, поверь, в том никакого трюка.

Скажи, со мною ночью… поболтаешь?

— Я? Поболтать? — Впервые с сотворения,

Казалось, что у Смерти нет ответа.

Творец же, не заметив напряжения,

Кивнул смиренно, глядя с пиететом.

— Я уж не молод, ты сама ведь знаешь,

Боюсь, что ночью и уснуть смогу.

А говоря с тобою, понимаешь,

Любой сонливостью я ведь пренебрегу.

— А что, вполне резонная причина.

На три вопроса я тебе отвечу,

Ну а сейчас, Творец — за писанину.

Посмотрим, удивишь ли ту, что вечна!

Соединились длани, заключая

Союз между писателем и Смертью.

И в тот же миг, как подпись оставляя,

Сверкнула молния в небесной круговерти.

Орудие жнеца

Часы пробили дважды. По — хозяйски

Уселась Смерть на старенький диванчик.

С окна тянуло ветром первомайским,

Был ветерок тот нежен и заманчив.

Творец достал бумагу, взял машинку,

Заправил лист, каретку сдвинул влево.

Потёр устало на носу горбинку.

И улыбнулся: «Вот теперь — за дело!»

Вновь монотонный стук разнёсся эхом.

Скучая, женщина разглядывала книги:

Их было много — в переплёте ветхом

С потёршимися буквами, безлики.

— Так что с вопросом? Можно задавать? –

Раздался в тишине мужчины голос.

— Коль видишь смысл в том, не мне мешать, –

Смерть засмеялась, поправляя волос.

Прищурившись, взглянула на Творца,

И молвила: «Вопрос твой отгадаю.

Что ждёт в загробной жизни мертвеца?

Отвечу тебе сразу — я не знаю!»

«Хоть и велик соблазн спросить о том, не скрою», –

В густых усах мелькнула тень усмешки. –

«Но… почему же именно косою

Людские жизни забираешь ты без спешки?»

Смерть замерла, мужчину смерив взглядом: –

«А твой вопрос хорош, скрывать не стану.

Быть может я должна быть с ядом? С препаратом?

Иль с камнем над тобой, как Каин, встану?

Приписывают много злодеяний

Лишь мне одной, мол «Смерть его забрала».

Но оставляют люди без внимания

Один момент… ведь я не убивала.

Я — тёмный жнец, что души провожает,

Я — проводник, я — гид, но не убийца.

Вот только много смертных забывает –

Убийству сами дали вы родиться!

Как думаешь, писатель, сколько смертных

Я проводила, скошенных недугом?

А сколько их от дел жестокосердных

Отправилось, исполненных испуга?

И одеяния мои чернее ночи

Не потому, что воплощенье зла я.

Ответ простой — я б тратила полночи

Чтоб с белой ткани кровь сошла людская!

Пороки, грязь, невежество и злоба –

Вот до чего весь мир вы довели.

Про то, что неисповедимы пути Бога,

Прошу тебя, мне байки не трави…

Но отвлеклась я и прошу прощения.

Ты говоришь, зачем нужна коса?