Смотрю на свои руки и тихо млею. Десятимесячное воздержание и это того стоило, наконец передо мной самая настоящая нежно-розовая красота. Аккуратные лунки, никаких тебе заусенцев, прекрасная форма и длина.

— Не совсем понимаю вашей реакции. Лак не нравится? — робко интересуется нейл-стилист. — Все как вы просили, светло-розовый.

— Все нравится. Настолько нравится, что в пору пищать от восторга. Но природная скромность и чувство такта не дает мне этого сделать, — с улыбкой произношу я, рассматривая свои ногти.

— Смешная вы.

— Тогда уж красивая и смешная. Вам сложно понять, просто я жду маникюр почти десять месяцев в году. Специфика выбранной профессии не позволяет иметь такую красоту чаще двух летних месяцев.

— Тогда понятно. И кем же вы работаете, если не секрет?

— Пока не работаю. Я учусь на врача.

— Тем более понятно, — усмехается девушка, убирая инструментарий. — Ну все, мы закончили.

— Спасибо вам огромное. Как хорошо, что есть такие волшебницы как вы, — скромно улыбнувшись на прощание девушке, иду на стойку ресепшена.

Оплачиваю выполненные услуги и незаметно поглядываю на себя в зеркало. Без лишней скромности-красотка. Укладка просто шик, волосок к волоску, идеально выпрямленные длинные волосы, благо укоротили их всего на пару сантиметров, как и просила. Господи, ну кому же такая красота достанется-то? Нехорошо себе завидовать, ой нехорошо.

— Девушка, у вас на карте недостаточно средств.

— Гульнула больше, чем надо, — краска тут же заливает мое лицо. Ненавижу это чувство, когда не хватает денег. Позорище… — Давайте я наличкой заплачу.

— Конечно.

Ну вот, не бывает все хорошо, обязательно какая-нибудь бяка должна прилепиться к моей расчудесной попе. Сажусь в машину и медленно выезжаю со стоянки. Пока еду до дома мысленно делаю расчеты в своей отнюдь не математической голове. И пусть математик из меня фиговый, но я никак не могла потратить все деньги. Да, я не самый экономный человек на свете, но и не транжира века, а значит кое-кто не пополнил мне счет на июль. Ну спасибо, папа, вот так награждают за отличное окончание года.

Паркую машину на участке, так как любит папа, ровненько, не задев ни единой травиночки, мошечки и блошечки. Выхожу из своей желтенькой отполированной красотки и направляюсь в дом, попутно высматривая маму в саду. По-хорошему, расспросить про карточку стоило бы сначала ее, а уже потом идти к папе. Но увы, на улице мамы нет. А вот в гостиной она есть, но, к сожалению, не одна, а вместе с папой.

— Всем привет, — тихонько произношу я, стараясь тут же разгадать реакцию родителей.

— Доча, ты красотка, — откладывая планшетник в сторону, с улыбкой произносит мама. — Волосы шикарные.

— Мне тоже нравится. Папа, а тебе как? — подхожу ближе к дивану и присаживаюсь на подлокотник.

— Нормально. Воняет только сильно.

— Папа, даже если тебе теоретически не нравится исходящий от меня запах, можно сказать это корректно, что-то типа… да так и сказать-не нравится. Или немного резковат запах, или какие-то странные нотки в твоих духах. Но не воняет же.

— Безусловно можно. Но это был бы не я. Да и это не духи, и не туалетная вода, а запах мерзкого лака для волос.

— Да, папа, чрезмерное пребывание в женском коллективе тебя до добра не доведет.

— Вот и я говорю, женщины зло, — не давая мне съязвить в ответ, можно сказать лишив меня лакомого кусочка, папа берет меня за руку и тянет в сторону кабинета.

— Ну полегче, я же босоножки не сняла.

— Будет для тебя лишний повод протереть пол. Движение, как известно-жизнь. Заходи, — подталкивает меня к столу и закрывает за собой дверь.

— Пап, предупреждаю, давай недолго и не порть мне настроение. Через полчаса я уже должна выехать.

— Вот об этом и не только я и хотел поговорить, — ровняясь со мной грозно произносит он. Терпеть не могу, когда кто-то так делает. Это мерзкий прием-давить на собеседника ростом. Жаль я пошла в маму. Но нет, голову поднимать все равно не буду, подниму-заведомо проиграю. — Не доведет тебя до добра твое упрямство, Аня.

— Ты о чем?

— В этом доме дурочкой может притворятся только твоя мама. У тебя это плохо получается. Ладно, садись, — обходит стол и присаживается в кресло. — Я не отпускаю тебя за хренову кучу километров, не пойми в какой дом, не пойми с какими гопниками.

— Они не гопники, а мои однокурсники. Мы снимаем коттедж в элитном поселке, там все будет прилично. Тем более, я это заслужила, кто еще сдает экзамены на все пятерки? — уткнувшись в свой новоиспеченный маникюр, спокойно произношу я.

— Мне плевать кто еще. Пока ты зависишь от меня, будешь делать то, что сказал я. Ты никуда не поедешь и точка. Точнее не так. Поедешь, но совсем в другое место. Кстати, можешь порадоваться еще пару дней своим ногтям, дальше придется их срезать. Поедешь к бабушке с дедушкой и будешь проходить двухмесячную практику в районной больнице. Наберешься опыта, привыкнешь к труду, а по вечерам будешь уважать старость. А именно, проводить время с моими родителями.

— То есть ты хочешь сказать, что я должна проводить свои каникулы в районной больнице?! Нет, я всякого могла ожидать, но такого-нет.

— Приятно, что я до сих могу кого-то удивить. Чтобы ты поняла, я делаю это не из вредности. Я хочу, чтобы ты стала самостоятельной, ответственной и уверенной в себе девушкой. И когда ты придешь через два года в ординатуру, ты уже будешь чувствовать себя не трясущимся существом, которое знает только фразы из учебника, а знающим человеком. Поверь мне, я знаю о чем говорю.

— Ты же понимаешь, что я никуда не поеду, — ровно произношу я, хотя хочется от души взбрыкнуть.

— Поедешь. Я тебе больше не пополню карту и на маму не надейся. Что тебе здесь делать два месяца без денег? И машину, кстати, тоже заберу, — запрещенный прием-трогать мою машину. Вот это уже очень плохо… Вдох, выдох. Вдох…

— Выдох. Сейчас это тебе не поможет. А так представь, что я удвою сумму на карте, если будет все, как я сказал, — приподнимаясь с кресла, и садясь на край стола напротив меня, с победоносной улыбкой произносит папа. Да уж, улыбка у него, что надо. Кажется, с годами он только хорошеет, подумаешь пятьдесят девять. Эх, где ж такого встретить, как папа. Хотя, это я погорячилась, характер у него специфический, в переводе на русский-отвратный.

— Нет, папочка, так не будет. Мне уже двадцать один годик набежал, и я сама решу, что мне делать.

— Да хоть тридцать, Ань. Это не имеет никакого значения. Я ведь не шучу-все заберу и ногти тебе обстригу, пока ты будешь спать.