Бешеные струи холодного осеннего дождя молотили по асфальту, порождая у населения запоздалые сожаления о сорокаградусной летней жаре.

Кажется, еще вчера ходили по дому, позабыв об одежде, ежеминутно забирались под душ, который с трудом можно было назвать прохладным — так прогревалась вода в трубах, поглощали литрами ледяную кока-колу — и все зря, все безуспешно.

Хотелось куда-нибудь на север, в Норвегию или Гренландию. Теперь уже не хочется.

Как пошутил один мой знакомый, русский человек не может быть нормальным при таком климате, когда природа бросается из крайности в крайность — зимой минус тридцать, летом — то же самое, но со знаком плюс.

Я сидела у окна и, закрыв глаза, слушала шум ливня. Кому-то это может показаться странным, но вой ветра и тяжелые шлепки воды о землю меня успокаивали, навевая полудремоту. Но спать мне пока что не светило — я ждала телефонного звонка.

Впрочем, звонки этим вечером уже были — числом пятнадцать. Но что-либо более-менее внятное я смогла понять только из первого, да и то не совсем. Продолжение следовало, но запаздывало.

Первый звонок раздался полтора часа назад. Не могу сказать, что я была ему очень рада, так как в этот момент принимала ванну.

— Женечка! — разнесся по коридору голос моей тетушки. — С тобой хочет поговорить мужчина с очень приятным баритоном.

— Пусть перезвонит! — крикнула я в ответ, переключив воду с душа на кран, чтобы меня было слышно. — Минут через пятнадцать.

— Это межгород, — уточнила тетушка. — Может быть, выйдешь?

Я накинула халат и выскочила из ванной. Вдруг действительно что-то важное?

— Евгения Максимовна? — раздался в трубке томный говорок.

— Да-да, — откликнулась я, подумав про себя, что у нас с тетей довольно разные представления о приятных мужских голосах.

— Вас беспокоит Костяков Симон Аронович. Мне дал ваш телефон Синицын — помните такого? — и сказал, что к вам можно обратиться.

— Я вас слушаю.

— Дело, Евгения Максимовна, могу сказать сразу, нелегкое, — с сожалением отозвался голос в трубке, — но оплата будет соответствовать степени сложности, могу вас заверить.

— В чем состоит работа?

— Охрана. Постоянная охрана человека, который должен прибыть в ваш город через два дня, — продолжал Костяков. — Хотелось бы избежать возможных инцидентов… Что-то у вас там в трубке трещит?

— Это у вас трещит.

— Да? Вполне вероятно. Алло! Алло! Вы меня слышите, Евгения Максимовна?

— Слышу!

— Алло!.. Я перезвоню…

Костяков действительно попытался перезвонить немедленно, но у него ничего не получилось.

На этот раз нас упорно не хотели соединять — на линии свирепствовали какие-то жуткие помехи, и я с трудом смогла расслышать только очередное костяковское «алло!» и последующее чертыхание.

После третьего звонка (с тем же результатом) я минут десять глядела на молчащий телефон и затем решила продолжить свои омовения. Но эта неодушевленная тварь снова задребезжала, когда я уже готова была влезть в ванную.

Пришлось бежать в гостиную и снова слушать в трубке хрипы и шорохи.

Дальнейшие попытки Костякова закончить наш с ним разговор многое рассказали мне об этом человеке. Сначала он перезванивал через минуту. Потом, видимо, ему надоело накручивать диск или тыкать пальцем в кнопки, и он стал перезванивать по какой-то своей иррациональной временной параболе. Я ради интереса даже засекала время, промежутки между звонками занимали последовательно три, двадцать, одну, шесть, четыре, восемнадцать, снова одну, пять и сорок минут.

Наконец что-то там у них в проводах совместилось, и я вновь обрела возможность оценить тембр голоса Симона Ароновича.

— К вам едет Роальд Голицын! — объявил он мне. — Вы понимаете, что это значит?

Я пожала плечами, хотя и не была видна собеседнику. Почему я должна это понимать?

— Будет лучше, если вы поясните, — предложила я. — В чем заключается проблема?

— Проблема? — тяжело вздохнул Костяков. — В двух словах, даже в одном, если быть кратким — в лице Роальда Голицына.

— Он что, урод?

Последовала пауза.

— Вы телевизор вообще-то смотрите? — осторожно поинтересовался Симон Аронович.

— Бывает, — честно ответила я. — А что, Голицына часто показывают?

— Столичный канал «Экран» у вас ловится? — задал следующий вопрос Костяков.

— Вроде бы да.

Я подняла к глазам телепрограмму и нашла на одном из дециметровых каналов названный Костяковым «Экран» — развлекуха с местными вкраплениями.

— Включите, пожалуйста, ваш телевизор, — сдержанно попросил Симон Аронович, — и посмотрите немного, а я вам потом перезвоню. Ой нет, лучше я подожду, а то до вас не дозвонишься.

— Тогда ждите.

Я щелкнула пультом, и передо мной засветился экран. Шла какая-то омерзительная юмористическая передача — явно для слабоумных.

— Видите? — раздался в трубке голос Симона Ароновича. — Перед вами сам Голицын.

— Вижу, — только и могла я сказать, не отрывая взгляда от экрана.

Передо мной кривлялся какой-то накачанный бугай, который корчил рожи под записанный на пленку смех «публики». Немного напрягши память, я припомнила, что пару раз видела его в чернушных перестроечных боевиках в роли супермена а-ля русский Рембо.

— Ну вот, — удовлетворенно продолжал Костяков. В его якобы красивом баритоне на порядок прибавилось значительности. — Теперь вы понимаете всю степень ответственности?

Глядя на выкрутасы ведущего юмористической передачи, я не могла разделить пафос Симона Ароновича, но возражать ему не стала.

— Если вы беретесь за эту работу, нам нужно будет обговорить с вами ряд деталей.

Я пододвинула к себе блокнот и принялась записывать. Перечитывая впоследствии исписанные мною страницы, я могла только качать головой, искренне сочувствуя нелегкой участи народных любимцев.

Да-да, Роальд Голицын принадлежал именно к таковым. Как выяснилось, рейтинг этой самой передачи по каналу «Экран» был весьма и весьма высок, а ее ведущий числился среди теперешних тинейджеровских кумиров.

Популярность Голицына равномерно распределялась на две его ипостаси — киноактера и телеведущего. Разумеется, Роальд Голицын предпочел бы и дальше тиражировать однажды удачно схваченный образ на киноэкране, но вы сами знаете, как сейчас обстоят дела с производством новых фильмов, даже приключенческих.