Система ориентации звездолета безнадежно зависла, и несмотря на весь прошлый опыт работы на одиночниках пилоту оставалось только догадываться о своем местоположении в пространстве. Он протянул руку к связному устройству, но передумал. Настройки подозрительно бодро перемигивались зелеными огоньками готовности к работе, в отличие от остальных органов управления. Какой-то призрак жил в этой машине, снабжая ее табло остатками энергии при девяностопроцентном повреждении аппаратуры…

Панели пульта оплавились и сквозь мутные застывшие потеки едва просвечивали смазанные значки мнемонического меню. Сдохли даже маневровые двигатели. Тот небольшой люфт, который давал штурвал лишь слегка разворачивал дрейфующий звездолет. Инструкция предписывала надеть скафандр, выйти наружу и оценить повреждения на месте, но дверь кабины пилота безнадежно заклинило – отличный повод проверить себя на наличие клаустрофобии. А самым неприятным во всей этой истории было то, что Рэд не помнил обстоятельства аварии, приведшей к столь плачевным последствиям.

Он подозрительно посмотрел на оставшееся в целости и сохранности связное устройство и побоялся воспользоваться им снова. В прошлый раз, едва коснувшись панели, он провалился в нескончаемый лабиринт галлюцинаций. Весь этот бред не имел ничего общего с передачей сигнала бедствия на ретрансляционную сеть. Полупрозрачные голограммы заполонили собой рубку, их глухие требовательные голоса еще долго отдавались в голове звучным эхом.

Рэд все же рискнул включить радиомаяк со своими позывными. Но не прошло и двух минут, как по монитору передающего блока поползли смазанные образы знакомых и незнакомых людей, перетасовываясь, как колода призрачных карт. Плоскостные изображения неразборчиво забормотали на все лады и растеклись по пульту, становясь все объемнее и четче, выплескиваясь с экрана в трехмерное пространство кабины…

Судя по изобилию чудес, звездолет застрял где-то в районе Альгарро, знаменитого своими искажениями реальности, что сводило шансы на случайное обнаружение практически к нулю. Или данный участок пространства обладал аналогичными свойствами. На единственном уцелевшем обзорном экране смутно угадывались незнакомые звездные скопления. «Если есть на свете пилотский ад, – подумал Рэд, – то я в него угодил. Надо было меньше пить, стрелять и по бабам шляться». Он отключил маяк и закрыл глаза – что еще оставалось? Исчезло все, даже ощущение пилотского кресла, и сгустившаяся бархатная темнота проглотила его вместе с кораблем. На время. Он уже знал – можно не бояться невозвращения.

– Он разорвал контакт, – пояснил Мартин Клайн, кивнув на Гардона, которого отсоединяли от «Контактера», – именно он сам. Не понимаю, как ему это удается, – врач побарабанил пальцами по столу. – А главное – зачем он это делает? Обрывает единственную ниточку, единственную зацепку за реальность. У вас есть какие-нибудь предположения?

«А что ему здесь делать, в твоей реальности… Ты ему не нравишься! Он вообще всех вас на дух не переносит», – подумал Виктор, оценивающе взглянув на обращавшегося к нему с вопросом невысокого полноватого человека, облаченного в нежно зеленый бесформенный костюм. Может быть, сама по себе медицинская униформа и имела какой-то дизайн. И вопрос заключался лишь в том, на кого она надета. Мимо прошла такая же салатная медсестра, стрельнув глазами на посетителя, и Виктор с некоторым усилием заставил себя не смотреть ей вслед, пониже спины.

– Не знаю. Боится болевых ощущений, которые были последним его ярким воспоминанием, – предположил Блохин вслух. – Подсознательно?

Доктор Мартин Клайн позволил себе снисходительную улыбку.

– Что есть подсознательное с вашей точки зрения, господа космолетчики? Мне было бы интересно послушать как психиатру, но к сожалению, время ограничено.

– Что послушать? Мое дилетантское мнение? – резко переспросил Виктор.

Клайн сделал примирительный жест.

– Мне на самом деле очень интересно, Виктор. И ваше мнение в том числе. Но это мы обсудим в другой раз, если вы не возражаете. Факты против вашей гипотезы. Рэджинальда транспортировали по всем правилам: на анальгетиках, и на аппарате жизнеобеспечения. И тогда он был в сознании и адекватный. Лично с моей точки зрения, условно, конечно. То, что человек говорит «да», когда его под сиреной привозят в приемное отделение и спрашивают о согласии на манипуляции, еще не говорит о его полной адекватности. Но тем не менее… Проблема нарушения сердечной деятельности и проводимости у него в известной степени оказалась вторичной: пострадала только иннервация. Как только уважаемые коллеги из Лаборатории нейрогенеза разобрались, что к чему – она решилась, что называется, на игле.

– Мне надо было ему об этом сказать, – негромко сказал Виктор.

– О чем?

– О том, что все не так плохо. Не был уверен, побоялся зря обнадежить.

– Задача не из простых, – утешил Клайн, – для условий оказания экстренной помощи – и вовсе неразрешимая. Я изложил вам сильно упрощенный вариант. На самом деле, там и специалисты далеко не сразу разобрались. Но настоящие проблемы начались позже, на выходе из медикаментозного сна. В сознание он так и не пришел. Виктор, вы его хорошо знаете, вы много лет вместе работали… Давайте подумаем, на что он может среагировать. Вся теория виртуальных резонансных акцентов в психиатрии на глазах рушится. Собственно для этого я вас и пригласил.

Виктор взглянул на Гардона, которого увозили из аппаратной в палату, и отвернулся.

– По запросу психологи АСП обязаны предоставить вам всю информацию, – сухо сказал он, – вряд ли я смогу что-то добавить к объективной характеристике.

– Психологов АСП, насколько мне известно, ваш капитан всячески игнорировал. Командор Дорвард платит им немалые деньги, следовательно, вопрос об объективности характеристики остается открытым. Я бы хотел послушать вас, – Клайн внимательно посмотрел на него и неожиданно решительно добавил, – в моем кабинете, что называется не для протокола. Пойдемте.

Виктор нехотя проследовал за врачом по коридорам филиала Центрального госпиталя и вслед за хозяином вошел в просторный кабинет – настоящий образчик уюта в понимании дизайнеров медучреждений: мягкий свет, теплые тона, стол под старину и удобное кожаное кресло, которое Виктор занял, повинуясь гостеприимному жесту. За столом напротив разместился сам доктор Клайн.

– Здесь одно из немногих мест в Клинике, где можно курить, – улыбнулся Клайн.

– Я не курю.

– Тогда я вас слушаю, Виктор. Похоже, от чая вы тоже откажетесь… Итак?

– Н-ну… он участвовал в молодости в войнах Второй волны. Такие вещи бесследно не проходят.

Врач ободряюще кивнул, хотя наверняка факты из досье были ему хорошо известны.

– Вы спрашивали, на что он может среагировать… Его сбили на планете Джунглей. Когда мы через много лет оказались там во второй раз, он выключился, примерно как сейчас. Только тогда хватило нескольких секунд и одной дозы биостимулятора, чтобы решить проблему посттравматики.