Настоящая книга является объединенным, расширенным и обновленным вариантом моих вступительных статей к сборникам Magyar polip – A posztkommunista maffiaállam 1. és 2. (Венгерский полип – посткоммунистическое мафиозное государство 1–2) (Noran Libro, 2013 и 2014). Незаменимую помощь в ее создании оказал Мартон Козак. Хочу также поблагодарить Михая Андора, Аттилу Ара-Ковача, Ласло Бекеши, Иштвана Чиллага, Андраша Дёрдя Деака, Чабу Гомбара, Пала Юхаса, Миклоша Карпати, Юлию Кирай, Яноша Корнаи, Балажа Кремера, Тамаша Латтмана, Ласло Лендела, Адама Ц. Надя, Ивана Петё, Эстер Радаи, Акоша Рона-Таша, Кароя Аттилу Шооша, Ивана Селени, Еву Вархеди и Имре Вёрёша за высказанные ими критические замечания.

Нельзя определить личное, а тем более политическое отношение к безымянному режиму. Если мы не способны к понятийному осмыслению своей реальности, то становимся пленниками реальности чужой. Ведь, как пишут Стивен Хокинг и Леонард Млодинов в своей книге «Высший замысел», «не существует концепции реальности, не зависящей от картины мира, или от теории. Мы же вместо этого примем точку зрения, которую станем называть моделезависимым реализмом…»[1]. Ниже они добавляют: «Никакой моделенезависимой проверки реальности нет. Следовательно, хорошо построенная модель создает собственную рельность. (…) Моделезависимый реализм применим не только к научным моделям, но и к сознательным и подсознательным мысленным моделям, которые все мы создаем, чтобы интерпретировать и понять повседневность»[2].

Если так обстоит дело в природе, то это тем более справедливо и в отношении человеческого общества. Смысл изучаемому придают когнитивные механизмы нашего сознания. Не располагая соответствующими языковыми, понятийными рамками, мы превратимся в пассивных статистов в сконструированной чужим языком, навязанной нам реальности, отрицающей наши ценности. Создание языка, основанного на нашей собственной системе ценностей, является первым и неизбежным шагом на пути к обретению нами самоидентичности и свободы. Это элементарная предпосылка для того, чтобы индивидуум или социум не был вынужден дрейфовать в чужой для него, не поддающейся интерпретации реальности, построенной с помощью продиктованного другими языка.

Во время смены общественного строя, сопровождавшего крах коммунистических режимов в Восточной Европе на рубеже 1989–1990 гг., формула перемен казалась ясной: был совершен переход от однопартийной диктатуры, которую характеризовала государственная монополия на собственность, к многопартийной парламентской демократии, основывающейся на частной собственности и рыночной экономике. Эта модель, образцом которой служат западные демократии, получила название либеральной демократии, причем независимо от того, идет ли речь о президентской или о парламентской ее форме, ведь суть обеих этих форм составляют такие институциональные гарантии, как разделение властей, сменяемость правительства и нормы добросовестной политической конкуренции в сфере политики, а также преобладание частной собственности, прозрачность экономической конкуренции и обеспечение безопасности собственности в области экономики.

Если система норм либеральных демократий повреждается, то в случае хорошо действующей демократии эти повреждения с бóльшим или меньшим успехом исцеляются с помощью механизмов институционального контроля и разделения властей. В этом случае подобные «отклонения от нормы» не достигают критической массы, угрожающей всей системе в целом. Однако если эти отклонения от нормального функционирования либеральной демократии носят не только массовый характер, но и воплощают главные ценности и цели правительства, то данные доминантные характеристики формируют уже новую систему. Разумеется, многие пытаются охарактеризовать ее посредством какой-либо метафоры или аналогии, ведь новые явления необходимо идентифицировать, и для этого привлекаются уже известные образцы. Поэтому некоторые усматривают прообраз режима Орбана в южноевропейских автократическо-корпоративистских режимах 20–30-х гг., какими были, например, португальский, испанский и итальянский, или в во многом родственном с ними режиме Хорти в Венгрии. Другим явления, наблюдающиеся в Венгрии после 2010 г., напоминают псевдодиктатуры и настоящие диктатуры в странах Латинской Америки или смягченные варианты коммунистических режимов. Однако действенность подобных исторических аналогий сильно ограниченна, они могут дать представление о природе того или иного явления изучаемого режима, но не способны описать режим в целом.

В настоящее время Венгрия представляет собой посткоммунистическое мафиозное государство. В этом выражении эпитет «посткоммунистическое» указывает на обстоятельства и исходные предпосылки возникновения этого государства, то есть на то, что этот режим хотя и с опозданием, но все же возник в результате разложения однопартийной диктатуры, сопровождавшейся монополией государственной собственности. Эпитет же «мафиозное» определяет природу функционирования государства. Процессы, начавшиеся во время первого правления «Фидес» с 1998 по 2002 г. и развернувшиеся в полной мере с 2010 г., в наибольшей степени сродни тому, что присходит в большинстве государств на территории бывшего СССР, в путинской России, в Азербайджане или бывших советских среднеазиатских республиках, хотя траектория политической эволюции этих государств со времени смены режима была иной. Следовательно, в случае Венгрии речь идет не просто об искаженной, урезанной демократии или о ее дефиците, ведь в этом случае это все же была бы демократия, хотя и ограниченная. Однако режим, который можно охарактеризовать как мафиозное государство, не вмещается в традиционные рамки интерпретации, описывающей отношение между демократией и диктатурой. К тому же оно не вмещается в коррупционные рейтинги стран мира, которые, как правило, составляются международными организациями, ведь при их составлении обычно предполагается, что речь идет о различных степенях одного и того же качества, что измеряется распространенностью некоего однородного явления. Между тем современная венгерская политическая система представляет собой уже совершенно иное качество, и упомянутые рейтинги лишь отвлекают внимание от ее сущности. Это новое качество можно описать только путем четкого выделения системной специфики, в объяснительных рамках нового типа.

Объяснительная модель посткоммунистического мафиозного государства стремится охватить всю систему в целом, не ограничиваясь отдельными явлениями, которые могли встречаться и в других режимах, но в других отношениях, по существу эти исторические прообразы сильно отличаются от складывающегося мафиозного государства. Его главной характеристикой является лежащая в основе всех действий логика расширения власти и обогащения, по которой одновременное наращивание политической власти и имущества приемной политической семьи осуществляется государственными средствами, с использованием монополии на насилие в атмосфере мафиозной культуры, возведенной в ранг государственной политики.