* * *

Это единственная книга, написанная мной исключительно для удовольствия. Что, если и не улучшило ее качество, позволяет мне теперь с теплым чувством вспоминать время и счастливые обстоятельства ее создания… Стояло лето 1941 года. В течение двух лет я, находясь в армии, был полностью лишен возможности писать. Но после падения Крита десантно-диверсионные части на Среднем Востоке были расформированы, и офицеры, как и рядовые, возвращались в свои полки. Я очутился на комфортабельном лайнере, трюм которого был набит пленными итальянцами и который шел домой в Соединенное Королевство долгим кружным путем через Кейп-Код – опасность атак со стороны противника заставляла идти курсом на запад. Я возвращался к жене и детям, наслаждаясь комфортом и досугом. Необременительные обязанности мои были малочисленны, в моем распоряжении имелась большая каюта со столом и украшенными армейской символикой письменными принадлежностями. Я писал весь день, с утра до вечера, и за один месяц закончил эту книгу.

В ней ожили и действуют персонажи романов, созданных мной в предыдущее десятилетие. Мне не терпелось узнать, что с ними сталось за годы, прошедшие с нашего первого знакомства, и я принялся это выяснять без какого-либо предварительного плана, не зная, что с ними случится на следующей странице.

Могу добавить, что личного опыта знакомства с деятельностью Министерства информации я не имел и, рисуя этот шарж, опирался на слухи и сплетни. В первые недели войны, когда я был призван, меня сильно мучили так называемые evacuees[1].

Всю неделю перед тем, как разразилась Вторая мировая война, в это полное предчувствий, догадок и опасений время, которое лишь в насмешку может именоваться последними мирными днями, и в то воскресное утро, когда все сомнения, наконец, рассеялись, а ложные умозаключения были выправлены и обрели новый вид, мысли трех состоятельных дам в основном и в первую очередь устремлялись к Бэзилу Силу. Тремя упомянутыми дамами были его сестра, его мать и его любовница.

Барбара Сотхил находилась в Мэлфри. Еще недавно о брате она вспоминала лишь от случая к случаю, но в это историческое октябрьское утро, когда она пешком направлялась в деревню, главнейшей из одолевавших ее тревог был он.

Они с Фредди только что прослушали радиообращение премьер-министра. «Наша борьба, – сказал он, – это борьба со злом», – и выходя из дома, в котором провела почти весь восьмилетний срок своей супружеской жизни, Барбара чувствовала себя так, словно бросили вызов и угрожают лично ей, словно ясное осеннее небо затмили полчища стервятников и тени их уже вторглись на залитые солнцем лужайки.

Было что-то сладостно-женственное в красоте Мэлфри. Если другие порядочные усадьбы хранили девственную скромность или же отличались мужественной внушительностью облика, то Мэлфри ничего не таила от мироздания: построенная более двух столетий назад, в дни побед и горделивой пышности, она вольно раскинулась – легкая, роскошная, откровенно манящая и беззащитная в своей соблазнительности, эдакая Клеопатра среди усадеб. А за морем, как это представлялось Барбаре, злобный завистник-пигмей вылез из-под темной ели и жалким умишком своим додумался, как сровнять с землей ее дом. А ведь это из-за Мэлфри она полюбила своего прозаичного и немного нелепого мужа, из-за Мэлфри в том числе рассталась с Бэзилом и с тем в себе, чему в состоянии особой атрофии чувств – болезни лишь удачных браков – она позволила истощиться и умереть.

Идти в деревню предстояло пешком – полмили по липовой аллее, пешком, потому что, уже садясь в машину, Барбара услышала, как Фредди бросил ей: «Для столь коротких маршрутов сейчас бензина нет».

Фредди был в военной форме, и десятилетней давности брюки ему явно жали. Накануне он явился в местный добровольческий штаб и был на два дня отпущен домой для сбора амуниции, которую за два года, прошедшие со времени его последних лагерных учений, как только не трепали во всевозможных шарадах и на пикниках и которая была теперь разбросана где ни попадя по всему дому, оказываясь подчас в местах самых невероятных. Особенно много волнений вызвал пистолет. Искать последний Фредди заставлял всех и каждого. Он метался, сокрушенно бормоча: «Все это, конечно, прекрасно, но угодить под трибунал за него не хотелось бы», – до тех пор, пока младшая нянька не отрыла в шкафу для игрушек это грозное оружие. Сейчас Барбара шла к начальнику бойскаутского отряда, смутно припоминая, что бинокль, кажется, одолжила ему.

Липовая аллея вела прямиком в деревню. Затейливая кованая решетка парковых ворот на каменных рустиковой кладки столбах и два флигеля образовывали одну из сторон зеленого деревенского пятачка. На противоположной стороне располагались церковь, две гостиницы по бокам от нее, приходской дом, магазин и ряд сереньких коттеджей. Поросший травой прямоугольник в центре венчали три толстых каштана. Место это по праву, хотя и не сразу, признано было живописным, а с недавних пор стало, пожалуй, даже излишне привлекать к себе людей – правда, от экскурсантов Бог миловал: благодаря авторитету Фредди у местных властей экскурсионные автобусы здесь не останавливались; рейсовый же автобус на пятачке останавливался трижды в день всю неделю и четырежды по вторникам, когда в соседском городке бывала ярмарка. Для удобства пассажиров Фредди установил в том году под каштанами дубовую скамью.

И именно тут внимание Барбары зацепило необычное зрелище: шесть женщин сидели рядком, не спуская глаз с закрытых дверей «Герба Сотхилов». Поначалу Барбара была озадачена, но тут же поняла, в чем дело. Это были приезжие из Бирмингема. Пятьдесят семейств прибыли в Мэлфри поздно вечером в пятницу – мучимые жарой и жаждой, растерянные, сердитые после дня, проведенного в поезде или автобусе, матери с детьми. Барбара отобрала себе пять самых несчастных семейств, остальных же устроила в деревне или распределила по фермам.

На следующий же день старшая горничная, вымуштрованная еще старой миссис Сотхил, объявила, что уходит.

– Не представляю, как мы станем без вас обходиться, – сказала Барбара.