Ранним утром, когда июньская заря едва забрезжила на востоке, к кладбищу провинциального города Кривова подкатили две машины — синяя «десятка» и полуторка «газель». Из легковушки выскочил невысокого роста, но крепкого телосложения, русоволосый парень и, подбежав к сторожке, постучал в дверь.

— Эй, Бурлак, вставай, работа есть! — закричал он.

— Открыто, чего орешь-то? — донеслось изнутри. Дернув за ручку, гость убедился, что дверь и в самом деле не заперта.

— Ты что, на ночь не запираешься? — удивленно спросил он, войдя в единственную, довольно грязную комнату.

— А кого бояться-то? — недовольно буркнул сидевший на кровати рослый молодой мужик с всклокоченными волосами.

— Как кого? — удивился парень. — Покойников. Я бы ни за какие деньги здесь ночевать не согласился !

— Чего их бояться, лежат себе и лежат, — продолжал бурчать хозяин, натягивая кирзовые сапоги. — Чего надо-то, опять кого закопать?

— Не опять, а снова, — хохотнул Шурик — так звали парня — и выскочил на улицу.

— К последнему ряду поедем, — мрачно сообщил могильщик, вышедший следом.

Прибыв на место, автомобили остановились, и три бугая выгрузили из «Газели» ковер, свернутый в объемный рулон. Структура его не могла скрыть очертаний человеческого тела.

— А вырытых могил нет, что ли? — осматриваясь, спросил Шурик.

— Не-е… Вчера было пять штук, и все ушли.

— Ого, вот это мрут у нас в Кривове! — удивился кто-то из визитеров.

— Да я быстро… — бормотнул Бурлак и принялся за работу. Копал он, казалось, медленно, не торопясь, но яма увеличивалась прямо на глазах.

«Заказчики» стояли в стороне, переговариваясь о чем-то и посмеиваясь, изредка бросая взгляды в сторону могильщика.

— Во шурует, — заметил один из них.

— Ты че! — отозвался другой. — Я тестя год назад хоронил. Мы экскаватором еле могилу наковыряли, а этот один, вручную, ломом да лопатой. Ручищи, вишь, какие?

— Да, силен парень.

Потом они что-то коротко обсудили, и к могильщику направился все тот же Шурик.

— Слышь, Бурлак! Так мы поедем, один здесь управишься?

— Езжайте, — равнодушно ответил тот, продолжая методично копать.

— На вот тебе, за хлопоты, — Шурик сунул в карман его спецовки сотенную бумажку. Полиэтиленовый пакет, брякнувший бутылками, осторожно поставил на землю. — Ну и это, как всегда.

Машины уехали, а Бурлак продолжал работать так же размеренно и с прежним упорством.

* * *

Почти никто не знал, что Бурлак — не кличка, а фамилия. На кладбище он появился совсем пацаном.

…Сначала Пашке понравилась Пасха с куличами и разноцветными яйцами, пряниками и конфетами, которые совали полуголодному парнишке подобревшие к церковному празднику старухи. Угощения ему были в диковинку, так как деньги в его семье в основном уходили на выпивку, пили все нещадно. Исключением не стали старшие братья и сестра Пашки.

Семья получала крошечное пособие для многодетных и сразу его пропивала.

Когда халявные деньги кончались, Бурлаки сдавали «посуду». Торжественно шествуя по городу в полном составе, они не пропускали ни одного мусорного бака, вылавливая оттуда очередную пустую бутылку. С наступлением лета воровали с огородов овощи, продавали их, а на вырученные деньги покупали все ту же выпивку и нехитрую жратву. Бросив школу после третьего класса, к «семейному бизнесу» присоединился и Пашка. Но после Пасхи все изменилось.

В понедельник он пришел на кладбище, чтобы собрать куличи и пасхальные яйца, оставленные на могилках. Странно, но Пашке вид пустынного, тихого погоста понравился больше, чем вчерашняя праздничная суета. Начисто забыв о цели посещения, он бездумно просидел в странном, блаженном оцепенении на одной из могил до самого вечера и лишь ночью вернулся в родной барак. На следующее утро он не пошел вместе со всеми на поиски стеклотары, а прямиком отправился на кладбище. С каждых похорон Бурлаку что-то перепадало: кусок хлеба с колбасой, горсть конфет и даже граммов сто водки, налитых одним «доброхотом».

Его приметил «начальник кладбища» — так называли Юрия Ивановича, рослого мужика лет сорока пяти, рывшего на кладбище могилы. Он давно работал на ритуальном поприще и единственный из всех прошедших через это хмельное место мужиков не спился. Несмотря на то что «начальник», учитывая специфику работы, выпивал ежедневно немалое количество водки, никто не мог сказать, что видел Юрия Ивановича пьяным. За спокойный характер и безотказность его уважали и обращались по имени-отчеству, а за глаза называли «начальник кладбища».

В основном могилы копали небольшим экскаватором, кладбище было не огорожено, и давно уже захоранивали, что называется, в чистом поле. Но старенький «Беларусь» частенько ломался, вот тогда и звали «начальника кладбища». Иной раз родственники хотели похоронить своих близких в старой части кладбища, превратившейся с годами в дубовую рощу, где техника проехать не могла. И опять помогал Юрий Иванович. Плата была одна и та же — пачечка червонцев с изображением мудрого дедушки Ленина и литр водки с колбасой.

Скоро Пашка начал помогать «начальнику», а потом и вовсе переехал жить в кладбищенскую сторожку, чтобы не топать каждый день через весь город к своей веселой родне. Это и уберегло его от неминуемой смерти: через полгода семейство Бурлаков отравилось метиловым спиртом.

Во время похорон родственников Пашка не уронил ни слезинки. Столь же безучастно он отнесся к тому, что их комнату сразу же заняла соседская семья.

Бурлак так и остался жить в сторожке и постепенно вымахал в рослого, широкоплечего парня с квадратным, грубым, словно наскоро вырубленным из дерева лицом, с вечно лохматыми, неопределенного цвета волосами и угрюмым взглядом.

В один из осенних темных вечеров Юрий Иванович погиб — его сбил на грузовике пьяный водитель. От своего наставника Пашка унаследовал трудолюбие, стойкость к выпивке, а заодно и прозвище: «начальник кладбища». Настоящие начальники были и не прочь взять парня на постоянную работу, но в свои двадцать два года он не имел не только трудовой книжки, но и никаких документов вообще — метрики Пашки выбросили новые жильцы барачной комнаты вместе со всем бурлацким хламом. В табеле по-прежнему числился Юрий Иванович, а зарплату его исправно получал главбух.

Бурлака деньги не интересовали…

С некоторых пор плата за рытье могил изменилась и зависела теперь от растущего курса доллара. Неизменными остались лишь литр водки и батон вареной колбасы с булкой хлеба. Водкой и деньгами Пашка честно делился с пьющим экскаваторщиком, а колбасу съедал сам. Оставшиеся деньги тратил на традиционное по субботам посещение бани и покупку всякой всячины. Он по-детски радовался, расставляя на столе в сторожке пиво и мороженое, лимонад и селедку.