L. Sundri

Следующая станция «Сокольники»

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Сокольники». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи». Двери дернулись, но перед тем как сомкнулись, в вагон влетела мужская фигура.  Переведя дух, парень метнулся назад – вперёд, мест свободных полно, садись, куда хочешь, воскресенье, половина десятого, вечер.  Но захотелось рядом с ней, с той, что сидела по центру, прикрыв глаза.  Немаркий пуховик, вязанная шапочка в тон, черные джинсы, черные «мартенсы». Дать полиции ориентировку на такую, вовек не найдут. Из ушей в карман тянулись белые проводки наушников.

Он плюхнулся рядом и нарочито повернулся к ней всем телом.  Она не отреагировала. Может,  принципиально, а может, действительно не заметила – из наушников доносилась музыка.

Он протянул руку и помахал перед ее лицом. Реакции не последовало. Тогда он осторожно выдернул один наушник из ее уха и вставил в своё. Depeche Mode пел про то, что всё, что ты когда-либо хотел, в чем нуждался – здесь, в твоих руках. Она очнулась и, опешив, не успела  даже возмутиться, как он вскочил перед ней на ноги  и запел, подпевая Дейву Гэхану, оставшемуся в другом наушнике в ее ухе.

Она прыснула. Этот чудик энергично размахивал руками, многозначительно двигал бровями, как в немом кино и под конец громогласно, перекрывая грохот в поезде, призвал ее с чудовищным акцентом насладиться тишиной: «Энджой зе сайленс!».  Немногочисленные пассажиры остались индифферентны, только несколько покосились – ещё один городской сумасшедший в метро. Она вытащила из кармана пуховика айфон нажала «стоп» и уставилась на него вопрошающе.

– Не возражаете, если присяду? – он кивнул на сиденье, с которого встал меньше минуты назад.

– Если скажу «нельзя», не сядете?

Он ждал ответа.

– Это общественное место, садитесь, где хотите, – она поймала болтающийся наушник и вставила в ухо.

Он сел,  эффектно закинул ногу за ногу, под задернувшейся штаниной джинсов показался ярко-желтый носок в красный горячий чилийский перчик,  на одном из которых красовалась дыра.

– Ой…  – парень сконфуженно одернул штанину.  – Ну да ладно, продолжаем разговор! Так значит, вы едете домой от бабушки!  – он заглянул в шоппер, стоящий на полу между ее ногами.  В сумке виделась горка контейнеров с едой.

– С чего это?

– Попал? Попал!  Потому что вы не похожи на бабушку, которая везёт внучке обедов на неделю.

– Может, любимому человеку везу?

– Нет у вас никакого молодого человека.

– Хамите?

– Упаси боже! Просто константирую…

– Констатирую…

– И это тоже! Если бы я был на вашем месте и с молодым человеком, нашел бы чем заняться в такое время.

– Ну так заведите своего.

– Засчитано, – он покачал головой, как качает искушенный знаток элитных вин, пригубив какое-нибудь «шато» бородатого года.

Образовалась пауза. Поезд проехал «Сокольники» и приближался к «Красносельской». Она полезла в телефон, как бы давая понять, что игра закончена с равным счетом, никаких пенальти.

– А знаете, Вы мне сразу приглянусь!  – зашел он с другого фланга. – Глаза у вас…

– Красивые? – с ноткой раздражения поинтересовалась она.

Он отрицательно покачал головой:

– Бровей мало. Сейчас это редкость.

– Спорный комплимент!

– Я вообще парадоксальный малый! – загадочно улыбнулся он и по театральному заиграл бровями. Она впервые повнимательнее присмотрелась к нему. Лицо его было ничем не примечательно: без четко очерченных скул или волевого подбородка – просто круглое, с немного курносым носом, глубоко посаженными рыжими глазами. Разве что у подбородка виднелся едва заметный шрам. Коротко стриженный, одетый в полупальто, которое ему было тесновато. Грубоватые руки, а под ногтями грязь.

– Не, я не то что бы работяга какой, – он поймал ее взгляд. – Я, считайте, финансист. Венчурный.

– Венчурный? – она усмехнулась. – Венчурное финансирование – это высокорисковые инвестиции в высокотехнологичные перспективные компании. Если мне память не изменяет. Вы в какие технологии вкладываетесь?

Поезд подъехал к «Комсомольской». Он заерзал, было видно, что он принимает решение, но когда двери захлопнулись, облегченно вздохнул:

– Банковские… Ну, не совсем банковские… Кредитные карты, – было видно, что он подыскивает правильное слово.

– Подделывали?

– В кругах, которым не так давно я был близок, это называлось «незаконное изготовление, сбыт и подделка банковских пластиковых карт».

Она как бы уважительно покачала головой.

– … до семи лет, – он скрестил указательный и средний пальцы правой и левой руки, изображая решетку.

– Впечатляющий хэштэг, – усмехнулась она, оценив конфигурацию, а он стыдливо вжал грязные ногти в кулаки.

– А чернозем у меня, это я копал сегодня.

– Очевидно, могилу для конкурентов?

– Нет, у товарища кот помер, помогал хоронить. Сфинкса, очень старого, лет 20 ему было.

– Кошки столько не живут. Вы свой срок из его возраста вычли? На зоне год за два, так говорят? – она сунула телефон в рюкзак, надежда на поездку в одиночестве иссякла.

– А Вы язвительная. Мне это нравится… Зигмунда жалко, конечно.

– Да, тяжелая судьба у Фрейда была.

– Зигмунд – это кот. Он знаете, как Макса любил?

– А Макс – это ваш подельник?

– Нет, Макс – это мой друг закадычный, мы с ним в театральной школе учились… Так вот Зигги, когда помоложе был, на даче летом для Макса воровал из магазина еду. Тому некогда было, весь в искусстве! Особенно с вечера… Бывало, притащит Зигги курицу, сам не ест. Максу у кровати положит и сидит, караулит, когда тот глаза открыть соизволит, – он изобразил неподвижного сфинкса, сидящего в ожидании пробуждения хозяина. И неожиданно чихнул. Она не выдержала и рассмеялась.

– Только однажды Зигмунда выследили, выставили Максу счет за ворованную курятину. Так ведь он ее не ел! Кот, пока ее приносил, в грязи всю изваляет, никакого аппетита!

Поезд тем временем они проехали «Красные ворота» и уже подъезжали к «Чистым прудам».

– Эх, моя любимая станция! – с нотками ностальгии воскликнул он.

– Романтика?

– Не, какая романтика! Я же в театре служил!

– Неужели в «Современнике»?

– Не верите?

–А стОит?

Он поднялся, схватился за вертикальный поручень, подался всем телом вперед, как революционер с фонарного столба, и, нарочито артикулируя, прочел, перекрикивая шум поезда:

– Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок. Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, где оскорблённому есть чувству уголок!.. Карету мне, карету!

Он выдохнул и опустился обратно на сиденье рядом с ней.

– Браво. Только не знала, что у Хаматова и Стебунова был такой напористый дублер.

– Ну что вы! Я машинистом сцены работал. Но недолго…

– Видимо, венчурное финансирование засосало?

– Эх! – он махнул рукой и отвернулся.

Поезд остановился на «Лубянке». Он как ни в чем не бывало полюбопытствовал:

– Как думаете, Железный вернется на своё место?

– Если