Скажи сейчас же, кто из женихов

Тебе милей. Смотри не притворяйся![1]

Уильям Шекспир. «Укрощение строптивой»

Вот уж поистине чудо двадцать первого века: красавец, атлет, интеллектуал и при всем при том девственник в свои без малого сорок лет, хотя, видит бог, освоить секс — дело нехитрое. Природой так задумано. Воздержание ведет к вымиранию. Но если бы естество и воспитание объединили усилия против похоти, люди не ведали бы греха, ни один из нас. Во всяком случае, так считал Девственник. Я поверила ему, и не из любезности, а потому что прониклась идеей.

Моя мама не подвергала сомнению — эта ее уверенность передалась мне на уровне генов, — что с девичьей честью можно расстаться лишь на брачном ложе. Послушная дочь, я свято следовала материнскому завету — отсюда помолвка в юном возрасте, свадьба и скоропалительный (не думаю, что испорчу этой подробностью свой рассказ) развод. Мой супруг принадлежал мне всего год. Неудача тем не менее не выбила из меня мамину теорию. Вопреки явным доказательствам ее ложности, я еще долгое время не понимала (лабораторная крыса и та сообразила бы быстрее), что, мечтая о сексе со мной, о браке мужчины не думают вовсе. Теперь-то я отлично знаю — любая женщина рано или поздно приходит к этому выводу, — что секс возможен без брака, равно как и брак без секса.

Однако вернемся к Девственнику — моему первому, уточню, девственнику. Круг замкнулся, я пришла к тому, с чего начала: постель и новичок, только на сей раз в роли новичка выступала не я. Вот он наконец и объявился — человек, олицетворяющий качества, которые столь высоко ценила моя мама, мужчина, умеющий ждать, долго и без устали, встречи с Единственной. Когда мы познакомились, моя жизнь протекала под лозунгом «Даешь Единственного здесь и сейчас», а потому, встретив его взгляд, я не отпрянула с мыслью «зачем?», а шагнула вперед, воодушевленная «почему бы и нет?».

Понятно, мне было любопытно раскопать корни его терпения. Но вопросы я оставила на потом, первым долгом откликнувшись на мольбу: «Прошу-прошу-прошу, научи». Мне бы заметить, что он не произнес: «Прошу-прошу-прошу, выходи за меня». Нет, не произнес — а ведь должен был, иначе в чем смысл его ожидания?

Мы познакомились в день всеобщих выборов. Феба и ее муж Чарльз пригласили меня на благотворительную вечеринку, устроенную в обветшавшем, но все еще великолепном здании в Белгрейвии[2]. На нижнем этаже, под более пафосными залами, где, собственно, и проходила довольно нудная вечеринка, располагался бар, набитый нетрезвой публикой обоих полов, которой не было никакого дела до выборов на телеэкране. Посреди дымного гвалта лишь один человек арийской наружности, запрокинув голову к экрану, наблюдал, как тори теряют избирателей. Чарльз — я узнала об этом позднее — жаждал падения еще одной твердыни консерваторов.

— Позволишь представить тебя моему давнему приятелю? Мы вместе учились в университете.

Покачивая бокалом с шампанским, Чарльз подвел меня к Девственнику, тот пожал мне руку, улыбнулся самую капельку шире, чем принято, и придвинул стул. Его любезность восхищала. Об отсутствии у него опыта не возникло и подозрения.

Девственник был блестящ, как уже мало кто или что в наши дни, его манеры вызывали в памяти эпохи более галантные, чем наша. И облик безукоризнен: костюм с Сэвил-Роу — классика жанра, рубашка в полоску с расстегнутым воротничком и, наконец, притягательный штрих — каштановые волосы, ниспадающие на плечи в стиле времен Брайдсхеда.

В полночь объявили результаты: Тони Блэр на следующие четыре года. Хмельная толпа взорвалась овацией, а нам было все равно. Мы забыли о политике. Чарльз предложил еще шампанского, и, поднимая бокал за лучшее будущее, я краем глаза заметила, как Девственник пялится на мои голые ноги, перетянутые серебристыми шнурками босоножек.

Чуть позже под моим пристальным взглядом он распрощался с Фебой, бодро кивнул и поймал такси до дома — наверняка где-нибудь в Челси. Я повезла Фебу и Чарльза в нашу часть Лондона, Ноттинг-Хилл.

— Ну как? Понравился? — Взгляд Фебы, с заднего сиденья следившей за выражением моего лица в зеркале, горел настырностью биржевого маклера, который пытается всучить вам ценные бумаги.

— Симпатичный. Ага… По-моему, очень мил.

— Хочет с тобой встретиться, — сказала Феба.

— Серьезно?

— Только ради тебя сегодня и приехал.

— Но мы ведь не были знакомы.

— Я ему о тебе рассказывала. И нечего тут раздумывать. Классная фигура, умен, из хорошей семьи.

Чарльз не стал тянуть резину:

— Можно дать твой телефон?

Чарльз, собственно, плевал и на внешность приятеля, и на его происхождение, зато искренне желал Девственнику добра и был не прочь подыграть жене. Феба же считала своим призванием обустраивать счастье одиноких друзей, за что я отдавала ей должное, независимо от результатов. Большинство замужних женщин с одиночками не знаются, разве что в те редкие моменты, когда спроваживают куда-нибудь своих благоверных. Феба совсем другая. Она не упускала случая, чтобы не попытаться вытащить бессемейных друзей в свет или свести пару одиночек, и я стала ее последним проектом. Жаль только, она поздновато сообщила мне, что сватала Девственника долгих шестнадцать лет.

Девственник позвонил на следующий же день, пригласил в театр (билеты куплены заранее) с последующим ужином в ресторане (столик уже заказан). Парень знал, чего хочет, и это подкупало. Памятуя наказ Ральфа Уолдо Эмерсона «остерегаться любого мероприятия, требующего нового наряда», я выбрала для вечера любимое черное платье, давнишнюю пару босоножек от Шанель с закрытым носом и строгую сумочку, которую купила тем летом на рынке «Портобелло». Облик вышел достаточно сексуальный, а-ля Ральф Лорен, только без ценника с безумной цифрой. Но главное — не пришлось в спешке метаться по магазинам. Какой смысл дергаться из-за первого свидания, тем более если общалась с парнем всего-то час, да еще заторможенная шампанским и летней ночью. Не нужно нам новых нарядов, нервов, напряга. Такой любезный кавалер, как Девственник, казалось, не представлял опасности. Я почему-то заранее была убеждена, что он доставит мне меньше удовольствия, но и меньше боли, чем его предшественник из-за Атлантики, забыть которого я не могла слишком долго.

Тем вечером, нацепив знакомые одежки, я покрутилась перед зеркалом и решила, что явно не хватает пояса. Талия имеется — зачем же ее прятать? На часах шесть, кредитка есть, и времени в самый раз, чтобы сбегать в бутик на Ледбери-роуд. Через четверть часа, уже с широким, украшенным пряжкой ремнем на талии, я нырнула в такси и отправилась в Уэст-Энд. Итак, в отличие от всего прочего ремень был новый — ручной работы, стоимостью в двести фунтов, а значит, свидание предстояло не из будничных. Ставки повысились, и, как ни глупо, повысила их я сама.