Сказано было: если что заметишь — руку вверх.

Неважно, окурок это или банка из-под колы. Заметил — вскинул руку.

А прикасаться — ни-ни.

Просто: руку вверх.

Начали с речки, пошли вброд. Двигаться велено было цепью — несколькими цепями; расстояние — двадцать шагов, сотня глаз шарит по поверхности. Мало ли что велено, они держались вместе. Танец проклятых так поставлен — чтобы вместе его исполнять.

Позади — опустевший город, еще недавно, до известия, гулкий в предвкушении очередного долгого лета.

Сисси Рэдли. Возраст: семь лет. Волосы белокурые. Все ее знали, инспектору Дюбуа даже не пришлось раздавать фотографии.

Уок стал крайним в цепи. У него, бесстрашного в свои пятнадцать, коленки при каждом шаге подгибались.

Шли, будто армия. Во главе — копы с фонариками. Вдали, за деревьями, за мельтешеньем сквозных лучей, светился ночной океан. Плавать Сисси Рэдли не умела.

Марта Мэй шагала рядом с Уоком. Они уже три месяца встречались, но дальше первой стадии отношений не продвинулись — отец Марты был священником в приходе епископальной церкви Литтл-Брук.

Марта стрельнула глазами на Уока.

— Не передумал копом становиться?

Сам Уок глядел Дюбуа в спину. Видел: плечи еще расправлены, значит, Дюбуа не теряет надежды.

— Стар идет в первом ряду, — продолжала Марта. — С отцом. Плачет.

Стар Рэдли, старшая сестра пропавшей девочки. Лучшая подруга Марты. Член их неразлучной четверки. Только сейчас в четверке одного человека не хватало.

— А где Винсент? — спросила Марта.

— Мы с ним утром виделись. Наверное, по той стороне пошел.

Уок и Винсент были как братья. В девять лет ладони надрезали, скрепили дружбу кровью и клятвой в вечной верности — что бы ни случилось, кем бы каждый из них ни стал.

Больше Уок и Марта не болтали. Под ноги смотрели. Молча пересекли Сансет-роуд, миновали дерево желаний. Загребали кедами прошлогоднюю листву. А улику Уок чуть не проворонил, даром что не отвлекался.

Точка — в десяти шагах от Кабрильо. Если по хайвею Стейт-роут-один считать — шестисотая миля Калифорнийского побережья. Уок застыл над находкой. Поднял глаза — увидел, что цепь движется дальше без него.

Он присел на корточки.

Туфелька. Красно-белая кожа, золоченая пряжечка. Ехавший по шоссе автомобиль сбавил скорость, фары выцепили склонившегося Уока.

Тут-то он ее и увидел.

Вдохнул поглубже и вскинул руку.

Уок стоял поодаль от разгоряченной толпы. Многих знал, сколько себя помнил; многие знали его, сколько себя помнили. Были еще приезжие, отпускники с фотоаппаратами и бездумными улыбками. Этим невдомек, что вода сейчас слижет далеко не одни только стены с крышей.

Здесь и репортерша с радиостанции «Кей-си-эн-эр».

— Пара вопросов, инспектор Уокер! Разрешите пару вопросов!

Он улыбнулся, сунул руки в карманы и хотел уже ответить, но в это мгновение толпа выдохнула, как один человек.

С характерным шорохом обрушилась кровля, поползла с обрыва в океан. Пошаговый распад; несколько минут — и дом умаляется до фундамента, который в данном случае можно уподобить скелету. Жилище Фейрлонов; в детстве Уока отсюда до полосы прибоя было целых пол-акра. Год назад этот утес объявили опасной зоной, огородили. Приезжали люди из Калифорнийского департамента дикой природы; делали замеры, фиксировали скорость почвенной эрозии.

Щелчки фотоаппаратов и оживление, не подобающее ни местным, ни чужим; грохот шифера, трещина по парадному крыльцу. Милтон, мясник, встав на одно колено, успел сделать кадр на миллион. Флагшток накренился, флаг обвис.

Младший сын Тэллоу подошел слишком близко. Мать схватила его за ворот, дернула с такой силой, что пацан шлепнулся на пятую точку.

Казалось, солнце падает в океан вместе с домом; водная гладь была раскромсана на полоски — оранжевые, лиловые, еще бог знает какие; названий оттенкам пока не придумали. Репортерша получила свое; интервью и пара снимков станут клочком истории — столь незначительным, что его выпадение не потянет даже на прореху.

Уок огляделся. Заметил Дикки Дарка. Великан — росту почти семь футов, глаза безучастные. Связан с недвижимостью. Владеет несколькими кейп-хейвенскими домами да еще клубом в Кабрильо. Заведение той руки, где порок идет по десять баксов, а разборчивость неуместна.

Прошел еще час. Ноги Уока затекли, а крыльцо все никак не отваливалось; когда же в итоге рухнуло — зрители подавили порыв зааплодировать. Потоптались чуть и разошлись жарить барбекю, пить пиво, жечь костры — их отсветы скрасят Уоку вечернее патрулирование. Толпа пересекла мощенную плитами улицу, потекла вдоль серой стены, сооруженной методом сухой кладки, однако до сих пор не тронутой эрозией. За стеной рос огромный дуб, такой древний, что для его ветвей были сооружены подпорки. Кейп-Хейвен всеми силами пытался сохранить себя в прежнем виде.

Однажды, так давно, что те времена и считаться едва ли могли, Уок забрался на этот дуб вместе с Винсентом Кингом. И вот он стоит — одна дрожащая рука на рукояти табельного оружия, другая — на ремне, на шее галстук, воротник форменной рубашки будто из цемента, ботинки блестят. Кое-кто в Кейп-Хейвене восхищается привязанностью Уока к родным местам, кое-кто его за это жалеет. Инспектор Уокер — капитан судна, которое так и не покинуло порт.

Девочку он заметил боковым зрением. Она шла против течения толпы и тащила за руку брата, едва за ней поспевавшего.

Дачесс[2] и Робин, по фамилии Рэдли.

Ему пришлось пуститься бегом, чтобы нагнать детей.

Мальчику было пять. Он беззвучно плакал. Девочке было тринадцать. Она не плакала. Ни сейчас, ни вообще.

— Ваша мама, — произнес Уок с утвердительной интонацией. Констатировал факт столь трагический, что девочка даже не кивнула. Только развернулась и пошла первой.

Все трое двинулись по сумеречным улицам, мимо заборов из штакетника, мимо парадных дверей, украшенных гирляндами. Взошла луна. Она и направляла, и глумилась; обычное ее занятие в последние тридцать лет. Штакетник сменился зловеще-прекрасными виллами из экологичных стекла и стали; вилл была целая улица.