Анне Павловне Толмачевой исполнилось сорок лет. Так же как и знаменитой феминистке Маше Арбатовой. Двадцать лет назад Маша Арбатова была хиппи, шаталась по переходам на улице Горького и презирала всех, кто был не согласен с ее взглядами. Анечка Толмачева горячо любила маму и папу, училась отлично, в институт ходила в строгих кофточках и, с точки зрения хиппи, была ничем не примечательной серой мышью.

Маша Арбатова с юных лет была обременена гениальностью и яростно боролась против обучавших ее педагогов, потому что они эту гениальность хотели укоротить. Также она ненавидела врачей, за исключением очень немногих избранных, к которым обращаться надо было по блату. Анна Павловна Толмачева гениальностью не страдала и как раз и относилась к той категории докторов, что так ненавидела Маша Арбатова. В течение многих лет пациентами Анны Павловны были люди, ничем особенным не выдающиеся — пенсионеры, рабочие, продавщицы и парикмахерши.

Коллеги из поликлиники, поздравляя Анну Павловну с днем рождения, вручили ей розы в целлофановой упаковке и книгу Маши Арбатовой, которая называлась «Мне сорок лет». Анна Павловна книгу прочитала от корки до корки и три ночи не могла уснуть.

Лично она Машу Арбатову никогда не встречала. И даже не видела по телевизору, так как вместо того, чтобы вечерами пялиться в «ящик», Анна Павловна Толмачева разъезжала по окрестным дворам в дребезжащей телеге «скорой помощи», чтобы заработать побольше денег и поехать по путевке в Париж.

Но Париж приходилось откладывать в безнадежно голубые дали. Денег Анне Павловне катастрофически не хватало. То есть на еду было бы достаточно, но то вдруг внезапно повышались цены на электричество, то разваливалось пальто, то невестке срочно требовались новые туфли. А теперь еще на горизонте маячили памперсы, соски, пеленки… Анна Павловна сына очень любила и поэтому устроилась дежурить через две ночи на третью.

— Где же ему денег взять, при таких-то зарплатах? Не воровать же идти!

Этот день как назло выдался ветреный, мокрый. Где находилась Маша Арбатова, было доподлинно неизвестно, а Анна Павловна Толмачева возвращалась с дежурства домой с книгой в руке и с обидой на сердце.

Потому что, по Машиным меркам, выходило, будто Анна Павловна Толмачева по жизни была круглая закомплексованная дура и неудачница.

Был месяц май, но холод стоял собачий, поэтому Анна Павловна, войдя в квартиру, открыла сервант и достала пасхальные полбутылки кагора. Она выпила вина, села и стала думать. Примеривать Машины ситуации на себя. Как она их ни перекраивала, получалось, что Маша Арбатова в ее сорок лет была вся в шоколаде, а она, Анна Павловна Толмачева, в этом же возрасте, но в полном дерьме.

— Рано встала, да мало напряла! — однажды сказала ей бабушка, когда, будучи семиклассницей, Анна Павловна загулялась с подругой и не успела вызубрить все уроки. Зато теперь все уроки жизни были при ней.

Муж сказал, что не может больше так жить, и ушел к длинноногой блондинистой секретарше. Мама умерла на операционном столе при стечении не зависящих ни от кого обстоятельств. Сын женился и приходил теперь только за едой и деньгами. Но Анна Павловна Толмачева до сих пор думала, что живет нормально и не хуже других. Теперь же оказывалось, что ее жизнь совершенно не удалась.

Больше всего в прочитанной книге Анну Павловну поразила Машина сексуальность. У Анны Павловны тоже один раз был любовник. Она встретила его в доме отдыха. Времени было мало, но в течение двух дней он честно дарил ей цветы. Потом они переспали. Она, во всяком случае, удовольствия не получила. Потом он сказал, что женат. Анне Павловне стало скучно. Больше на приключения ее не тянуло. Она не могла припомнить, чтобы хоть раз за всю жизнь могла бы усесться ночью в машину, в которой раскатывали по городу сексуально озабоченные представители кавказских национальностей, или вдруг на экзамене расстегнула бы кофточку. Экзамены Анна Павловна могла сдать и без этих хлопот. И вообще грудь она имела небольшую, ноги средней длины, носик уточкой, глаза серые, на руках веснушки, а на спине — сложенные крыльями, сильно выступающие лопатки. И подруга у нее была точно такая же. И никто никогда не кидал на них оскорбительно-вожделенных взглядов и не пытался склонять к недозволенным связям. Ну удавиться теперь было, что ли?

— Очень жаль, — сказала себе Анна Павловна, хватанув еще два глотка, — жизнь пошла псу под хвост! — И так ей стало от этого горько на душе и тоскливо, что она вышла на свой балкон на тринадцатом этаже блочного дома, с сожалением вспомнила про несбывшуюся поездку в Париж, перекинула через железные перила ногу… И поняла, что вторую ногу перекинуть не сможет. К сорока годам Анну Павловну стал жестоко мучить полиартрит, и подвижность второго тазобедренного сустава в сырую погоду была более чем ограниченна.

Анна Павловна немного постояла на балконе с закинутой кверху ногой, потом опустила ее обратно и двинулась на кухню за табуреткой. Когда она уже держала ее в руках, раздался звонок в дверь. Анна Павловна поставила табуретку посреди коридора и, не спрашивая, открыла. О чем было спрашивать человеку, собирающемуся выкинуться с балкона с тринадцатого этажа? На пороге стоял ее бывший муж. Анна Павловна сразу определила, что в сумке, которую он держал в руках, были все его вещи. С чем ушел — с тем пришел. Табуретка оказалась при деле, ибо, не будь ее, Анне Павловне пришлось бы сесть прямо на пол.

— Я все понял, Анюта! — надрывно сказал бывший муж и прошел в коридор. — Пусти меня жить, я вернулся!

Анна Павловна Толмачева подумала, что Маша Арбатова повернулась бы и пошла уговаривать блондинку принять ее мужа обратно. Но сама Анна Павловна только вздохнула, поглядела на него жалобно снизу вверх и сказала:

— Знаешь, Толя, а я прошлый год Сашку женила… И ребеночек будет!

— Да ты что! — охнул он и полез целоваться.

— Рановато, конечно… — И Анна Павловна, будучи не в силах сдержаться, залилась в коридоре слезами. Лед был сломан, но тут в дверь опять позвонили. Теперь открыл муж. На пороге стояла старуха и трясущимися пальцами держала коробку конфет.

— Вы ко мне? — удивилась Анна Павловна Толмачева и вытерла слезы, узнав в ней жену онкологического больного Денисова, выписанного из всех учреждений домой умирать.

— Мы, ласточка, без тебя пропадем! — с просящим видом стала протягивать ей конфеты старуха, и Анна Павловна закричала и замахала руками:

— Уберите сейчас же! У вас и так пенсия маленькая!

Все прошли в комнату, и Анне Павловне довелось узнать, что по поликлинике пополз слух, что, мол, она собирается переходить на работу в коммерческий центр. А больному Денисову жить осталось не больше двух месяцев. И поэтому старуха просит ее с уходом повременить, иначе «участок отдадут неизвестно кому и ничего не допросис-с-ся! А в Анне Павловне все старухи души не чают, потому что она и давление меряет, и лекарства выписывает. А здоровье-то, при такой жизни, где его взять?».