Надир Юматов

Огоньки

Охровый свет от единственного на спящей улице фонаря, дотягивался почти до самых макушек растущих в палисаднике кленов, напоминавших зарисовку кровеносных сосудов; далее, по кронам извилистых стволов, за которыми проступали побеленные стены с двумя створчатыми окнами, он снисходил дугой вниз, пролегал через штакетник, касался земли и, освещая хоть и ухабистую, но все же асфальтированную, дорогу, тянулся к домам параллельного ряда.

Стояла глубокая ночь.

С краю дороги, по насыпи, немного сгорбившись, с более чем полупустым мешком на спине шел человек — он лениво отрывал от земли ноги, отчего создавал неприятный для посторонних ушей, звук трения обуви о мелкозернистый песок. Был он, в рабочем синем комбинезоне с черными лямками и такого же синего цвета кепке. Он близко подобрался к границе света и тьмы, сделал пять торопливых шагов и юркнул в беспросветье.

Откуда-то, со дворов, к тому позднему часу, могла тоскливо тявкнуть какая-нибудь псина, где-то, кот в кушерах мог завизжать — а так, было тихо. Ни в одном окне не горел свет этой ночью. Людской род будто вымер тогда. Лишь размеренное шарканье подошвы, говорило здесь о присутствии кого-то живого и разумного.

Но и это, внезапно утихло, и в том месте, где оборвались шаги, всполохнуло миниатюрное спичечное пламя, озарившее на несколько секунд осунувшееся лицо худощавого мужчины, присосавшегося к желтому фильтру. Его брови насуплены, щеки впали, тупые глаза его скосились на кончик вожделенной сигареты, позволяющей ему хоть насколько-то унять муки совести. Мужчине было лет 35–40, а может и — 30.

Как только над языком оранжевого пламени, воспалился красный огонек, мужчина, пыхнул и, тряся рукой, затушил спичку о воздух, снова окунув себя в ночь. Пустой коробок, едва слышно стукнулся о травянистую землю, после чего, огонек сдвинулся с места и словно огненный светлячок, стремительно — насколько ему это было возможно — понесся вперед по улице, большую часть времени, синхронно качаясь как маятник со стороны в сторону в руке человека. Примерно через каждые 25 шагов, огонек решительно взмывал и фиксировался на одном уровне высоты в районе головы, воспалялся там до адского красна, тускнел и, на выдохе, снова опускался вниз. Таковой, незамысловатой была его маневренность.

Проделав приличное расстояние от фонаря, огонек свернул вправо, прерывисто снизился, словно спустившись по трем лесенкам, и теперь оказался над землей, ощутившейся человеком намного прохладнее, той, что была выше. Пролетев еще небольшое расстояние, перпендикулярно дороге, огонек неожиданно остановился, так резко, будто обнаружил перед собой заградительную стену. Он недолго помешкал, затем тронулся и медленно полетел вдоль этой невидимой стены. Наконец, мужчине удалось разглядеть на карнизе одного из домов привинченную белую железную пластинку с цифрами «163-а». Огонек подлетел ближе. По калитке из профилированного листа раздались три грохочущих стука.

Результат долго ждать себя не заставил. За воротами, сразу же открылась поскрипывающая дверь, за которой уже должно быть поджидали его прихода.

Лакающие шаги хозяина в шлепанцах моментально приблизились.

На всю улицу взвыла воротная труба.

Калитка наполовину приоткрылась. Красный огонек отразился в близоруких очках клиента.

— Митрохин? — недоверчиво произнес огонек.

— Он самый.

Между ними мелькнуло что-то белое. Послышался шелест купюры.

— Все правильно — сказал огонек — и чё, где?

— Вот.

— Чё, прям в пакете? — спросил огонек — я тухляк не таскаю.

— Он перфорирован — непоколебимо ответил Митрохин.

— Тогда ладно — сказал мужчина, на ощупь, проталкивая пакет себе в мешок.

Еле слышно гудя, калитка аккуратно закрылась.

— А, вы не знаете, где тут Михайленковы? — спросил огонек, надеясь, что за воротами его все еще слышат — мне сказали, что в самом конце «победы», синие большие ворота, непронумерованные. Просто, боюсь, что сегодня там не разглядишь.

По ту сторону смачно сморкнулись и плюнули:

— Видишь вдалеке большое дерево?

— Да — ответил мужчина, с трудом разглядев очертание черного в черном.

— Вот, оно растет у них в палисаднике.

— Спасибо — сказал огонек — а у вас не будет лишнего коробка спичек?

Но больше ему не ответили. Снова взвыла труба. Уходящие шлепанцы Митрохина утихали с каждым шагом. Потом громко захлопнулась входная дверь. Послышались удаляющиеся в глубину дома, утробные шаги.

Какое-то время, огонек неподвижно висел в воздухе. Когда стало понятно, что спички не вынесут, он поднялся на свою максимальную высоту, замер, и тут, рядом, словно оторвавшись от него, вдруг, зародился во всем ему подобный клон. Новый огонек исходил от следующей сигареты, поэтому он был свеж и благонадежен.

А вот его, предшественник, в последний раз протяженно воспалился между пальцами человека, после чего, катапультировался, жестко столкнулся с землей и, разлетелся вдребезги на эфемерные искры — легкий ветерок даже попытался их обратить в огневую позёмку, да только вот не успел. В итоге, от прошлого огонька, на земле осталась лишь тлеющая сердцевина окурка, но и та, стоит отметить, недолго пыталась мерцать, ведь все уже было для него окончено.

Мужчина водрузил на спину свой потяжелевший и теплый мешок. Новый огонек отправился в путь…

Сколько бы не маячил огонек, перед окнами Михайленковых повторяя за собой каждое движение в отражении пластиковых стекол, как бы яростно не долбил кулаком в калитку, уставший от рутинной работы мужчина, хозяева наотрез противились выйти из дома. Их цепная собака, лаяла так, что слышно было на всю округу, и в соседнем поселке, наверняка, ее слышали тоже. Но, все тщетно.

Огонек воспалился и в последний момент, мужчина, уже собиравшийся оставить жильцов в покое и пойти дальше, замечает во мраке белесое. Огонек потускнел в нормальное свое состояние, снизил высоту и подлетел ближе. Теперь мужчина видит перед собой жидкую пачку пятидесяти-купюрных.

«Вот те на — подумал он — даже в такой кромешной тьме белое умудрятся найти себе, что отразить».

Купюры поднялись в воздух, шелестнули и улетучились в районе кармана. Мужчина опять протянул руку к тому месту, откуда взял купюры, и наткнулся на теплую ткань. Это был такой же как и у него тряпичный мешок. «Чё, стыдно было выходить, скоты позорные? — задал он, молча вопрос, представляя рядом с собой хозяев дома — свет поотключали везде и типа спят глубоким сном. Ага, конечно. Скоты позорные»!

Он сгреб пятерней ткань мешка в гармошку из бельевых складок, приподнял и бережно протиснул в свой мешок.

После этого, огонек вспорхнул и судорожно колеблясь, застыл напротив лица человека — так родился следующий источник светила.

Отбывший свое огонек, обречено упал вниз, точно