Посвящаю Наталии Николаевне Каретниковой

Страшные слова прозвучали. Они прогремели как автоматная очередь. Убив меня, сакральные слова вырвались на свободу, будто птицы из гнезда. Разлетелись по комнате, расселись по углам, поселились в моей душе. Рано или поздно он все равно произнес бы эти роковые слова. Они сидели в его подсознании. В них ощущалась боль и любовь. В сущности, я услышала вполне справедливый упрек в свой адрес. Кто я есть? Я представляю полное Ничто. Полость. Пустота. Безжалостная эгоистка. Самовлюбленная принцесса.

– Ты использовала меня, – сказал он и, помолчав, добавил: – Причем использовала на полную катушку.

– Ты не имеешь права высказываться в таком тоне, – довольно резко возразила я.

– В каком – таком? – мягко улыбнувшись, поинтересовался он.

– В пошлом, – проворчала я, – и потому – в неприличном.

У меня еще оставалась надежда, что все можно исправить, подклеить, как разбитую чашку.

– Никакой пошлости, – горячо запротестовал он, – женщины всегда так поступают. Они используют мужчин. И делают это с нежной улыбкой, дескать, отправляю тебя на плаху в своих объятиях. И отрубают голову, предварительно поцеловав в губы. Я не прав?

– Разумеется, не прав, – сказала я и перевернулась на спину.

До этого я лежала на животе, рассматривая его глаза. Глубокие, бездонные глаза, синие и прозрачные, как родниковая вода. Иногда они меняют цвет, в зависимости от настроения хозяина. Сегодня в них застыл стальной налет. Будто айсберг. Внутри ледяной глыбы мечутся молнии, будто рапиры в кровавом поединке. Мне даже почудился на миг металлический скрежет. Я передернула плечами. Страшно. Между нами вдруг пролегла пропасть. Она разделила нашу любовь. Разбросала две души по разным вертикалям жизни: он юн и свеж, у него впереди своя жизнь. И в ней будут ошибки и боль, но это будут его ошибки. Его боль. И никто не знает, каким он станет через десять лет. Он и сам этого не знает. Я не вписываюсь в его жизнь. У меня уже все позади. Жизнь построена и закрыта на замок. Страх все больше обвивал меня своими ухватистыми щупальцами, наконец он пролез в меня, устроился болезненным волдырем и принялся разъедать душу. Я осторожно придвинула свою руку к его, боясь потревожить потрескивающие молнии. И вдруг боль сразу прошла. Наши души вновь соединились. Достаточно было одного прикосновения, и наши тела перелились одно в другое, будто кто-то смешал в одном сосуде две различные жидкости.

– Ты боишься будущего? – спросила я, растворившись в нем – будто погрузилась на дно сказочного моря.

– Не боюсь, – сказал он, брезгливо отдернул руку и замолчал. Молчание переросло в напряжение. Тихое и опасное. Как перед грозой. И пропасть между нами стала еще шире, еще необъятнее.

Я вдруг поняла, что он боится остаться один на один со старухой. Причина его страха заключается именно в этом. Проникновение в чужую мысль поразило меня глубоким отчаянием. Ничего изменить нельзя. Сюжет заключался в том, что, будь я моложе его хотя бы на два года, он бы меня даже не заметил. Я ему понравилась именно такой. То же самое можно сказать и обо мне. Будь мне меньше лет, я в его сторону даже не взглянула бы. В то благословенное время мне нравились совсем другие мужчины. И изменить ничего невозможно. Жизнь предложила нам заранее проигрышный вариант, разбросав нас по разным берегам. А теперь она наслаждалась чудовищным экспериментом, соединив наши души в одно целое на короткое мгновение.

* * *

Там, в далеком прошлом, на другом берегу осталась моя прежняя жизнь. И она была прекрасной, юной и чистой, с романтическими грезами и пылкими фантазиями, смутными желаниями и неопределенными надеждами. Есть люди, определившие жизненный путь с самого момента рождения. Все у них просто и ясно, будто они еще в материнской утробе вдруг прозрели, в душных и склизких потемках высмотрели себе путеводную нить, ухватив самый кончик крохотным кулачком. И упрямо идут, наматывая нитку судьбы в клубок сбывшихся надежд. Эти люди изначально похожи на старичков. Они обо всем могут судить, всегда имеют собственное мнение. А я ничего не знаю о жизни. Я всем довольна. В сущности, счастлива. Другой берег остался позади. Он забрал мою молодость, оставив взамен сытую, самодовольную зрелость.

– Я не опоздал? – спросил мужчина.

Какой-то незнакомый человек, чужой, из другой жизни. Что он делает в моей квартире? Как сюда попал? Посмотрел на часы, протянул букет цветов. Странно. Видимо, нездешний господин по ошибке забрел в мой дом. Но это – не чужой господин. Человек с букетом – мой муж. Родной и привычный. Теплый, живой, родной. Сегодня он выглядит немного утомленным.

– Кажется, вовремя. Успел к ужину, – он неуклюже уткнулся носом в мой висок.

– Спасибо, дорогой, – вздыхаю я, устраивая цветы в вазе на высокой ножке. Взять бы эту длинную стеклянную ножку и изо всей силы треснуть вазой об пол, чтобы осколки в стену врезались, но я сдерживаю свой порыв. Настоящая аристократка. Хорошая жена. А в душе – бури и тайфуны. Но мне приходится скрывать разбушевавшуюся стихию за каменными грядами нарочитой чопорности.

Мой муж меня вполне устраивает. Красивый, высокий мужчина. Встречные женщины заглядываются на него, когда он выходит из машины, чтобы купить цветы. Домой муж обычно возвращается с пышным букетом. Тем– но-бордовые немного надоевшие розы. Я привычно принимаю цветы, сую нос в шуршащий целлофан, ловлю приторный аромат и вздыхаю, вспоминая скрывшийся в тумане лет далекий берег. В молодости муж никогда не дарил мне цветов, стеснялся проявления чувств. Он и сейчас краснеет, когда подносит мне цветы, мне кажется, что он тихо шепчет: «Я люблю тебя». Но муж никогда не произносит вслух сокровенные слова. Мне всего лишь кажется. Я слышу то, что хочу услышать. Цветочное подношение стало для мужа одной из вредных привычек, превратилось в семейный ритуал. У нас ведь самая обычная семья. Мы живем без скандалов, косых взглядов, ссор и выяснения отношений. Да и выяснять нам нечего. Страсти ушли в прошлое. Еще в начале брака я поняла, что мой муж является отдельной величиной, вполне отъемлемой от меня, и сразу наступило спокойствие в семье. «Отдельная величина» с непомерным уважением отнеслась к незыблемой супружеской установке. Разговаривая с мужем, я всегда отдавала себе отчет в том, что он спокойно может разлюбить меня, увлечься другой, в конце концов, может устать от семейной скуки и уйти на все четыре стороны. В нашем доме бывали интересные люди, мы путешествовали вдвоем и поодиночке, объездили почти весь земной шар. Я всячески старалась обеспечить мужу ощущение свободы. Свобода – это воздушное пространство брака. Любая семья напоминает тюремное заключение, поэтому необходимо периодически организовывать побеги на волю. Закрытое стойло может свести с ума самого стойкого индивида. И я создавала легкий флер недоговоренности, между нами оставались недомолвки и недосказанности. Именно эта незаконченность придавала нашему браку четкую стабильность. Я берегла нашу семью до тех пор, пока на меня не обрушилось настоящее горе. Сначала это было мое личное горе, затем оно стало общим.