Ближе к пяти Секст выбегал до угла за французскими из своего подъезда, рядом у крайнего трое неизвестных ему стыдили женщину красивую, в лицо показывая чем-то, и жестикулируя широко, стремясь сбить ее этим манером на неосвещенную сторону проспекта.

– Где деньги, человек ты человек, – спросил старший, с открытым лицом, нормального сложения мужчина. На вид ему нельзя сказать сколько так, или лучше не давать ничего, люди пошли обидчивые, да и что будет с ним теперь, когда будет, думал, инстинктивно вжавшись в ограждение, но отпружинив спешно, отпрянув, достаточно громко произнес:

– Кого надо позову, ну прекратили!

– Это что за новый, опрятные подтяжки! – бросил невольно старшему один из двух.

Смолчав, тот взял, выстрелил в него. Упал, прямо на морозную землю с остатками оранжевой и изумрудной канадки, – было больно, вначале даже всхлипнул, разом перестал, стал немного непроизвольно дергаться – не похоже, но сейчас вдруг погибнет – в сознании кровь хлестала и грела холодное тело.

– Ну что ты сотворил опять, трапезник! (ему показалось, имя предводителя звучит именно так, мог поклясться, произнесла «Трапезник»!) – Почти убил мальчугана.

– Поняла, что будет, не вернешь, – без издевок бросил, едва шевеля морозными щеками, трапезник.

– Без ревизионизма. Не надо!

– Всего тогда, – улыбнулся другой сколь мог. – Пойдем. – Верно, напарник, – спросил, интонируя, тот же из одного из тех двух других напавших.

– Да, ничего не повернуть, спешим.

И посмотрев, в стоявшую на земле раскрасневшуюся женщину, быстрым шагом удалились куда-то вне восприятия.

Она бесилась с негодования, до неуместного возмущения. Казалось, вот сейчас, снова эти сапоги! Первые пол года после окончания приватизации было вполне интересно и развивалось по накатанным рыночным понятным стандартам, но теперь. Одни, другие. Позавчера обещали угостить по такой день добрые местные тормошилы, по папе – прямо бритты, по маме – похоже, что северяне. Зачем бритт зародил новую жизнь в независимой предположительно горожанке, сам много раз пытался прояснить. Будь при советах – судили, и куда скажут, брось так вот ее, и мал мала, уже произносящих, стоит попросить, передовой девиз. Был вполне молод – только исполнилось двадцать три.

Легко осмотрелась в бушующем порицании. Шел приятный мороз воздуха, возможно, порчена погона демисезонки, утверждать не могла, вроде оптического обмана – когда походка тонет в летнюю праздную толпу, идет не обязывающий променад. Из левого рукава изящной, беспроигрышной на вид поддевки переходил на длань, с нее на колено и на парной асфальт прозрачный, забавный натуральный пот с нотками предгорного шафрана, – создавая нечто похожее на пар на жесть.

– И чего, – спросила парня, в прочих обстоятельствах приятно.

– До свидания, – отозвался он. Было, нет.

Раздался звук двигателя, качающий хап.

– Ты там! Жива?!

– Его поначалу. Человеку помогите! – тоже громко ответила она, и он нагло оценил, что за женщина с ним, совсем недалеко – надо, приключилось.

И не видел, подбежали пара, подняли, против бальзама просьбы ее. Но его тоже подхватили и поволокли к машине.

– Только не в салон! – командовала она. – Просторней в багажнике, что под зонтиком частного пляжа, расположится удобно, а у меня новая, красная. Потом замотаюсь чистить, – был без задних, и не смог ответить на оправдание в свой черед. – Видите – ему совершенно нет разницы, где расположиться. В конце-то концов, мне придется обрабатывать багажник, по-божески.

– На конец земли умотаем, – предлагала она, фразы появились на излете мыслительного потока, куда-то отвлекся, всего на ничего, и они затихли изнутри, надоело, в чем нет сомнений – была в типаж, с большой улицы, такие на дорогу не валятся, глотая кислород после составов.

Сейчас – что лишь. Не нравилось, когда забывалась, смута переживания, а вспомнить не получается – ее еще не было, одно предвкушение.

– Знаешь, хорошая, – молвил, почти не раскрывшись. – Можно и сбежать. Должен мир завершаться где.

Не заценила философии мышления.

– Ты меня? – всколыхнула. Была ее манера начинать, но очень прочувствованно, существование вообще бытовой запал в том умерен.

– Идут? – услышал рядом.

– Восемь разом.

– Скучаю, – сказал в итоге голос, и повесил на том конце фирму.

– Жди.

И тут, – почувствовал восторг, просто вспомнив ее, линии джинсов. А ту точно звали так? С ней было. Из лучших. Но имя не хранила. Набитые историй взаимоотношения. Или это только в его развращенном сознании влечение связано с неприглядностью вящей. Точно презрительно кривя изящно, впрочем, объяснялась из последних. «Я неизбывно холодна, когда пробирает сверху», – натуры испорченность, не может дружить. С той случалось, не покрывало неизбывности. Чего с нею, съехала. Лучше быть открытым, закрытым, получать? Где закрутилось, почти новая пятиэтажка, пахнет кроткой осенью, скоротечной точно частые встречи, ноументальны душевные раны, не вопрос, или в выигрыше индустриальный символизм, спортивные достижения.

Подобная, но не срама хотела. Нет желания называть человека, тем паче девушку, по признанному между делом признаку пола. А ведь был там внутренний мир, богатый, манера общения, дикция. Шатай черемуха.

– Добавился в режим обработки сигналов, – спросили грубо.

– Мох?

– Нет.

– Тоже задал вопрос, хотелось бы ответ.

– Чем занимался на воле?

– Учащийся, второй курс.

– Голову поднял, царство не рабов, видеть безупречной линии изломы.

Спеша насладиться происходящим очнулся, махнув красиво головой. Мимо зеркальная поверхность, вот ни что к западу, поездка, готовые к общению, позови только, союзники.

– Поминаешь? – прервали.

Разозлился, принялся бить с тенью. Увидел коридор.

– Ты – сонма тварей хулитель? – нехотя двигаясь спросил.

Секст начал «отчет». Понимал, дотошно пия формулу. По случаю праздников вина. Кто мои подчиненные? – поставил в упрек, забыв приличия он, забыв с трети, что вспоминал. Взял молить от промыслов, словами, стеречь, простить на поступках. Попадет в лучший край, пращуры, многие расстроятся, что за лета натворил недостаточно.

– Привет – прекрати, – сказал где-то рядом узнаваемый неназвавшийся.

Перечил, но уклонил голову.

– Святые, помогите!

Пока почти дошел, наощупь, не смотря по сторонам или под ноги, чтобы не увидеть ненароком чего настоящего – хотелось остановиться, прислониться к стенам, и чтобы это закончилось. Но потянулся храбро открыть – пора это прекратить, открыл в характере еще решимости, хотя без адресата.