Мужчина, который пытается одновременно угодить и маме, и жене, самый несчастный человек на свете…

– Леонид, где ты? – закричал женский голос.

– Здесь, – ответил хриплый баритон.

– Здесь, это в каком месте?

– У забора.

– Он длинный, огибает весь участок, – орала тетка.

– Я мяту нарезаю, Анна Тимофеевна велела ее посушить.

– Вот здорово! А я об этом просила?

– Нет.

– Что я тебе сказала?

– Сидеть дома.

– Почему?

– От земли можно столбняком заразиться.

– А что ты сделал?

– Пошел на огород.

– Чего ради?

– Анна Тимофеевна отправила меня за мелиссой.

– Вот так всегда. Ты обязан слушаться меня! Меня, слышишь? И более никого!

Я встала из плетеного кресла, взяла пустую чашку и покинула уютную веранду. Очень не хочется слушать чужой скандал, но, к сожалению, соседи, чей участок граничит с тем, где я арендовала небольшой, но симпатичный коттедж, постоянно выясняют отношения. Вернее, Ирина Петровна, глава семьи Владыкиных, все время «строит» своих домочадцев. Муж, дети и свекровь боятся шагу ступить без ее одобрения. Я живу здесь всего неделю, но уже успела понять: у Ирины Петровны есть глаза на затылке, она замечает абсолютно все вокруг и безжалостно карает ослушников. Вот как сейчас, когда ее муж посмел выполнить просьбу своей матери и вместо того, чтобы оставаться дома по распоряжению супруги, порулил на небольшой огород.

– Что, Виола Ленинидовна, опять соседка выступает? – ухмыльнулась моя домработница Светлана, увидев меня на пороге кухни. – Не женщина, а Чингисхан.

– Строгая особа, – вздохнула я, ставя кружечку в мойку.

Светлана отложила нож, которым чистила картошку.

– Видели на поле развалины?

– Угу, – пробормотала я, жалея о том, что поддалась на уговоры Ивана Николаевича и согласилась взять помощницу по хозяйству.

Света излишне говорлива. К тому же, начав молоть языком, она не перестает работать руками, а те во время ее болтовни творят черт-те что. Сегодня на завтрак я получила тошнотворно сладкий омлет, потому что домработница выкладывала мне подробности своей личной жизни и вместо соли насыпала в яйца сахарный песок. Причем балаболка не успокоится, пока не доведет повествование до конца. Если же она заметит, что собеседник перестал ее слушать, то начинает его теребить:

– Ой, вам, наверное, неинтересно, я зря время у вас отнимаю?

Услышав этот вопрос впервые, я хотела категорично отрезать: «Да. Не имею ни малейшего желания знать о твоих проблемах. Мне пора садиться за рукопись». Но так и не решилась произнести эту фразу вслух. Когда на Свету в очередной раз нападет желание утопить меня в море ненужных сведений, неизвестно. И как долго продлится ее выступление, тоже не ясно. Одно утешает: Светлана мелет языком с нечеловеческой скоростью и за десять минут успевает вывалить огромный объем информации. Спросите, почему я покорно ее выслушиваю? Ответ прост. Я не всегда была обеспеченной женщиной и успешной писательницей, когда-то тоже мыла полы и хорошо помню, насколько унизительно осознавать, что для людей ты всего лишь, так сказать, ручка от швабры. Мне не хочется обижать Светлану, отсюда и проблемы.

– Развалины на поле – это все, что осталось от Дома тишины, – вещала тем временем трещотка. – Слышали про него?

Я покачала головой.

– Правда? – всплеснула руками домработница. – Сейчас расскажу. Вы садитесь, отдохните, сварю вам кофейку. С молочной пенкой, этот, как его, каплечино.

Я покорно опустилась на стул. Ладно, пятнадцать минут потраченного впустую времени ничего не изменят. Все равно я никак не могу придумать сюжет для нового романа. Вот попью капучино и поднимусь в кабинет, авось после короткого перерыва в голове появится хоть какая-то идея.

Светлана бешеной белкой бегала между плитой и кухонными шкафчиками, но языком молола еще быстрее.

– Дом тишины – это научный институт, ученые там работали. Знаете, чего они делали? Ракеты стратегические, что ж еще. Каждое утро ровно в девять из Москвы два автобуса с людьми приезжало. Окна у них занавесками закрывались, кто внутри сидит, не видно, а еще с «Икарусами» охрана ехала, впереди и сзади, с автоматами. Караван во двор вкатывался, и ворота захлопывались, местные ни разу пассажиров не видели. Вечером их так же увозили. Зачем столько сложностей, ясно – на оборону они пахали. Главным у них там был Петр Германович Владыкин, а жена его, Антонина Тарасовна, не работала, хозяйство вела, дочку Иру воспитывала.

– Если в Доме тишины соблюдали строжайшую тайну, откуда вы узнали, кто там начальник? – отметила я нестыковку. И тут же рассердилась на себя. Вилка, зачем ты сделала Свете замечание? Попроси побыстрее сварить кофе, выпей его и отправляйся в кабинет.

– Так Владыкины не шифровались! – обрадовалась Света. – Тогда Павлиново было большой деревней, это сейчас от села ничего не осталось. Все местные жители знали, что Петр Германович профессор и он главный в НИИ. Да и как это скрыть? Для его семьи построили два дома, вот этот, который вы сняли, и соседний. Забора между участками тогда не было, земля общей считалась.

Домработница поставила передо мной чашку с капучино.

– Пейте. Я лучше всех варю кофе! Так вот, в начале девяностых в Доме тишины работы свернули. А я, когда в России беспредел начался, уехала в Италию, нанялась через агентство к пожилой паре. Ой, люди такие ужасы про работу прислугой за рубежом рассказывали! Меня пугали: тебя там проституткой сделают, обманут, денег не заплатят, в рабыню превратят. Враки! Я много лет прослужила в семье Бартолини. Они уже пожилые были, Фред в инвалидной коляске сидел. Джулия сама за ним ухаживать пыталась – детей-то супруги не имели, помочь было некому, – потом решила сиделку нанять. Так я у них и оказалась. Они меня за дочь считали. Как мне там хорошо было! Кофе варить я в Милане научилась. И макароны правильно тоже. Наши-то дуры их на дуршлаг откинут и холодной водой окатят, чтобы не слиплись, а надо в горяченькие кусок маслица кинуть и размешать, тогда супериссимо получается. Ой, как же здорово было в Милане!

Света закатила глаза.

– Уезжать оттуда не хотелось, но Фред и Джулия умерли. Можно было в другую семью наняться, да мама заболела, пришлось вернуться. Этой весной я ее похоронила, опять с агентством договорилась и в ноябре снова в Милан улечу, уже контракт подписала. А пока, чтоб без дела и без зарплаты не сидеть, к вам прибилась. О чем это я говорила? Ах да! Вернулась я на родину вся из себя разодетая и с деньгами. Фред-то с Джулией мне наследство оставили, низкий им поклон за щедрость. Благодаря им я маму у лучших врачей лечила. А то ведь ей в бесплатной поликлинике говорили: «Умрете через пару месяцев». Но она еще не один год прожила, потому что я мамулю в коммерческий медцентр устроила. Короче, приехала я в Павлиново – и ничего не узнала. Деревни, где я детство провела, нет, ее снесли, а жителей переселили, начали строить коттеджный поселок. Дом тишины развалился, гниет на пустыре. Из прежних жителей только моя мама да Владыкины остались. Наша избенка-покосюха стояла прямо в лесу, вот к мамуле те, кто дома для богатых возводил, с предложением о переселении и не подкатывали. Да и деревья вырубать нельзя, они лесхозовские. Папа мой, между прочим, лесником был, поэтому жили мы в стороне от всех. А участок Владыкиных на другом конце лесочка, тоже на отшибе.