Во время своего правления последний белый раджа Вайнер Брук практически свел на нет охоту за головами, однако, когда японцы во время второй мировой войны захватили Саравак, этот запрет был снят.

Когда раджа и рани вернулись на остров после изгнания японцев, даяки показали им большую коллекцию японских голов, закопченных и развешанных в особом помещении. Воины весело рассказывали, как они посылали самых красивых своих дочерей купаться в заводи в джунглях.

Едва японцы начинали подкрадываться к девушкам, чтобы поглазеть на них, даяки снимали им головы, пока те проходили мимо.

— Собирать японские головы — замечательный спорт, — со смехом говорили даяки. — Очень, очень забавная игра!

1885 год

— Я слышал, что ты снова уезжаешь, Тейдон, — сказал достопочтенный Д'Арси Чарингтон, удобно устраиваясь в заранее заказанном им купе и зажигая сигару.

— Премьер-министр предложил мне проехаться по Дальнему Востоку, начиная с Сингапура, — ответил лорд Сэйр. — Я должен представить ему доклад относительно общих направлений торговли, а также о том, как известные наши дипломаты справляются со своей работой.

Д'Арси Чарингтон рассмеялся.

— Это звучит прямо-таки грандиозно, и я, признаться, тебе не завидую.

— Все же хоть какая-то перемена, — заметил лорд Сэйр.

— Ты говоришь так, словно рад уехать из Англии. Мне показалось, что ты не слишком веселился во время последнего уик-энда.

— Обычная суета, — скучающим тоном произнес лорд Сэйр.

— Бог с тобой, Тейдон! На тебя не угодишь! — воскликнул Д'Арси Чарингтон. — Там на каждый квадратный ярд приходилось больше красивых женщин, чем где бы то ни было в целом мире, и принц развлекался от души.

— Принц — любитель прекрасного пола, — ответил лорд Сэйр.

— Его королевское высочество поистине фантастичен! — рассмеялся Д'Арси Чарингтон. — Стоит какой-нибудь красавице появиться в комнате, как у него тотчас оживляется лицо и загораются глаза. — Помолчав, он добавил: — Хоть ты и циник, Тейдон, признай все же, что они чертовски хороши.

Лорд Сэйр тоже закурил сигару, прежде чем ответить. Загасив спичку, он медленно проговорил:

— Прошлым вечером мне подумалось, что они ведут себя словно богини, восседающие на вершине Олимпа, а мы — как жалкие смертные, пресмыкающиеся перед ними у подножия горы.

Д'Арси Чарингтон пристально посмотрел на друга.

— По крайней мере в одном я уверен, Тейдон, — сказал он. — Ты никогда и ни перед кем не пресмыкался, каким бы высоким ни был подъем красивой ножки и какими бы соблазнительными ни казались маленькие розовые пальчики.

— Ты, Д'Арси, выражаешься в стиле тех французских романов, которые мы, бывало, читали, живя в Париже, а потом выбрасывали в окошко.

— И нам было весело, правда? Но как ни очаровательны француженки, Тейдон, им все же не сравниться с нашими красавицами.

— Далеко не всегда мужчину привлекает классическая правильность черт и гибкость фигуры, — возразил лорд Сэйр.

— А что же еще? Лорд Сэйр не ответил.

— Вся беда в том, Тейдон, — сказал Д'Арси, — что ты крайне избалован, чрезмерно богат, очень красив и чертовски удачлив. Это противоестественно!

Лорд Сэйр сверкнул глазами.

— Это в каком же смысле? — поинтересовался он.

— Ты срываешь с дерева самые спелые персики, вернее, они сами падают тебе в руки, прежде чем ты пальцем шевельнешь, и в результате ты пресыщен — да-да, именно это слово, старик, — ты пресытился всем, что есть прекрасного в жизни, и просто не знаешь, чего тебе надо.

— Возможно, я предпочел бы, приложив усилия, сам сорвать плод, как ты изволил выразиться, — сказал лорд Сэйр, — или, иначе говоря, предпочел бы сам вести охоту.

— Гертруда в этот уик-энд, кажется, совсем тебя загнала, — с усмешкой заговорил Д'Арси Чарингтон. — Она всегда была очень властной. Если уж кто попал ей в когти — ни за что не выпустит.

Лорд Сэйр смолчал, и хотя его друг прекрасно знал, что Тейдон не имеет обыкновения обсуждать с кем бы то ни было свои любовные дела, все же не удержался и продолжил:

— Вероятно, ты поступаешь мудро, Тейдон, приняв решение уехать, пока это еще возможно. Мне бы не доставило удовольствия наблюдать, как ты следуешь за колесницей Гертруды.

— Я не намерен это делать, — твердо ответил лорд Сэйр.

Его друг едва заметно улыбнулся. Он понял теперь, чем были вызваны искорки гнева в прекрасных глазах леди Гертруды Линдли и по какой причине лорд Сэйр вел себя более сдержанно, чем обычно, на вечере в Мальборо-Хаусе[1], на который по приглашению герцога Мелчестера собрались сливки высшего общества.

Развлекать принца Уэльского явились супруги самых знатных аристократов, а также несколько блестящих вдов.

Среди мужчин были и холостяки, как тот же лорд Сэйр и его друг, но каждого из них молва связывала с какой-нибудь известной прелестницей.

Мужчины порой служили дичью для прекрасных охотниц, и, как выражался Д'Арси Чарингтон, они гордились своей добычей, как индейцы гордятся скальпами, прицепленными к поясам.

Поглядывая на лорда Сэйра, Д'Арси Чарингтон в который уж раз подумал, что его друг, вне сомнения, один из самых привлекательных и красивых мужчин своего поколения.

Казалось почти несправедливым, что он к тому же богат и необычайно умен.

Премьер-министр маркиз Солсбери и его предшественник мистер Гладстон доверяли лорду Сэйру дела такой важности, какие не поручили бы ни одному другому столь молодому человеку.

Официально приписанный к министерству иностранных дел, лорд Сэйр обладал к тому же неофициальным дипломатическим статусом, который позволял ему разъезжать по всему миру и составлять личные, обычно секретные доклады о том, что он видел и слышал. Они помолчали

— Когда ты уезжаешь? — спросил Д'Арси.

— Послезавтра.

— Так скоро! Ты уже сказал Гертруде?

— Я считаю разумным никого не предупреждать о своем отъезде, — ответил лорд Сэйр. — Терпеть не могу сцены прощания, к тому же если и обещаю кому-то писать письма, не держу слова.

В голосе его прозвучали очень жесткие нотки; да, подумал Д'Арси, он избегает многих неприятных сцен, ускользая таким образом от женщин.

— Ну что ж, — сказал Д'Арси, — ты отбываешь на новые пастбища, и я тебе завидую. Здесь нечем будет заняться после окончания охотничьего сезона и наступления холодов. Принц поговаривает об отъезде в Канн после Рождества. Лондон опустеет.