Иван Алексин

Привратник

Она была ещё совсем молода — эта девушка в белой курточке, что топталась у двери, не решаясь постучать.

Матеуш тяжело вздохнул. Вот всегда так. Нет бы, просто войти, благо дверь в его дом никогда не бывает закрытой. Так нет же. Будет стоять под дождём битый час, дожидаясь непонятно чего. Пока сам не откроешь, нипочём не решится. А может и вовсе уйти. И не докричишься потом!

Натужно закряхтев, старик поднялся с жалобно заскрипевшего кресла, уютно притулившегося у закрытого шторами окна, и поплёлся к двери, держась рукой за поясницу.

Стар он стал для этой работы. Совсем стар. С самого начала Исхода тут живёт. Столько лет с тех пор прошло, что он и сам уже со счёта сбился. Пора бы уже на покой. А только как тут уйдёшь? Куда тогда такие, как эта пигалица, пойдут? Пропадут не за медный грошик. Как есть пропадут. И без того тех, кто к нему в дом войти не решился, то из петли вынимают, то из воды баграми вытаскивают. Не выживают они в этом мире. Неуютно им тут.

Дверь заскрипела, впуская в дом брызги осеннего дождя. Девушка, смутившись, отступила на шаг.

— Извините, дедушка. Сама не знаю, зачем пришла. Смотрю, дом деревянный посреди города стоит. Странно стало.

— Ну, заходи, коль пришла.

Матеуш развернулся и проковылял в комнату, предоставив девушке самой закрывать дверь. Подошёл к печке, зажёг толстую свечу на бронзовом подсвечнике, охая, подбросил дров в почти затухший огонь. Стало чуть светлее.

— А у вас разве света нет?

Девушка нерешительно топталась у порога, оставляя на дощатом полу мокрые разводы пополам с комками грязи.

— А это чем тебе не свет? — хмыкнул Матеуш и, махнув рукой, позвал: — Ну, хватит у порога сырость разводить. Снимай одёжу, и к столу иди. Я тебя сейчас чаем горячим напою. А то вон продрогла вся!

Старик проковылял обратно к креслу и, с облегчением опустившись в него, потянулся к самовару.

Самовар у Матеуша был знатный. Огромный, пузатый, с начищенными до блеска медными боками. Сам Варзул во времена Исхода на память подарил! Во как! И главное закипает завсегда вовремя! Матеуш с тех пор загодя об очередном визитёре знает. Как, значит, самовар зафырчит сердито, заклокочет, так он к окошку и садится, гостей ждёт!

— Извините, дедушка, — девушка нерешительно подошла к столу, сжимая в руках мокрую куртку. — Я там у вас наследила нечаянно.

— Эка невидаль, наследила, — отмахнулся Матеуш, наливая в блюдечко душистого чая. — Седай к столу, да пей, давай. А одёжку свою на печку брось. Пусть сохнет. Тебя как кличут то?

— Алёна. А вас, дедушка?

— Матеушем зови. Оно в самый раз будет. Догадалась уже куда, попала?

— Не знаю, — девушка, обхватив обеими руками блюдце, начала настороженно оглядываться. — Странный какой-то дом, старинный. И появился совсем недавно. Я тут часто бываю. Заметила бы.

— Ишь, шустрая какая! — покачал головой старик, наливая чай в другое блюдце. — Этот дом кто попало увидеть, не может. Иные всю жизнь каждый день мимо ходят и не почешутся. Тут дар особый нужен, — Матеуш шумно прихлебнул и, причмокнув губами, продолжил: — А вот у кого дар откроется, того он сам сюда и позовёт. Вот теперь тебя позвать черёд и пришёл.

— А зачем он меня позвал, дедушка? — Алёна опустила блюдце обратно, так и не сделав ни глотка, и убрала со стола дрожащие руки.

— Да ты не бойся, внучка, — усмехнулся старик, заметив её испуг. — Силком тебя неволить никто не будет. Хоть сейчас забирай свою одёжу, да вертайся восвояси. Да только не будет тебе в этом мире житья. Мука одна, да и только. Тебе теперь одна дорога, раз дар проснулся. В проклятый лес, что под городом растёт. Там, таких, как ты, много. Хорошо живут, мирно.

— Каких таких?

— Таких, в ком дар магический проснулся, — пояснил Матеуш, вновь прихлебнув из блюдца. — У нас их ворожеями кличут.

— Каких ворожей? — не поверила Алёна. — Шутите? Вы бы ещё лешего с домовым вспомнили, — улыбнулась она. — Они же не существуют.

— Теперь не существуют, — согласился Матеуш. — Кого люди со свету сжили, кто сам от них спасаясь, сгинул. А те, что выжили, во времена Исхода в лес и ушли. Подале от рода людского. И проклятье на тот лес наложили, чтобы людям туда ходу не было.

— А как же я туда попаду, коль он проклятый? — заглянула в глаза Матеушу Алёна.

— Так ты уже попала, — усмехнулся в ответ старик и, потянувшись к окну, отдёрнул занавеску.

Алёна вскочила, неверяще уставившись в окно.

— Но вы же сказали, что я могу передумать? — испуганно повернулась она к старику.

— Можешь, — пожал плечами тот, разминая заскорузлыми пальцами поясницу. — Там за дверью сейчас либо твой город, либо этот лес. А вот где теперь твоё место, ты сама, о том не ведая, и решишь. Прощай.

Старик отвернулся, давая девушке понять, что разговор окончен.

Алёна хотела ещё что-то спросить, осеклась на полуслове и, молча, поднялась из-за стола. Тихо скрипнула дверь.

Старик ещё долго затем смотрел ей вслед, пока усыпанная гравием дорожка не вильнула в сторону и девушку не закрыли собой вековые деревья.

«Ничего дойдёт» — успокоил себя Матеуш. — «До деревни не больше версты. Там не обидят, помогут на первых порах. Чай не люди».