Михаил Поляков

Возвращение в Терпилов

Глава первая. Пролог. Три недели.

И снова мне снился этот кошмар.

Я был в узкой как гроб комнате с иссиня-жёлтыми вылинявшими обоями. Где-то далеко, за каменной стеной, за десятью коридорами, за железной дверью плакал ребёнок. Сцена, которую я выучил наизусть, выучил так, словно калёным железом её выжгли мне в мозгу, всегда начиналась одинаково. «Папочка, ну купи Анфису! – хрустально щебетал детский голосок. – Купи, я больше ничего не попрошу!»

 Я молчал и голос становился громче. «Купи! Ну что тебе стоит? Я весь год с ней буду играть!» – звонко хохотал он.

Я стискивал зубы, избегая ответить, словно боялся, что стоит мне открыть рот, и некая страшная сила cхватит меня и утащит за собой в холод и мрак – в тот страшный, беспросветный мрак, что рождал эти звуки.

– Ну что же ты не купишь? У тебя денег нет? – интонация становилась недетски напряжённой, нетерпеливой, злой.

– Для ребёнка пожалел игрушку? – где-то вдали ехидно усмехался другой, хорошо мне известный женский голос.

Я молчал и ждал, сжимаясь в комок, холодея от ужаса, исходя липким потом. Шла минута, другая, третья. Напряжение нарастало: я физически чувствовал как сгущается и вибрирует влажный воздух, как мою голову словно сдавливают в железных тисках, как всё скорее и громче, громче бухает сердце.

– Ну, купи, – раздавался, наконец, первый тихий всхлип. – Купи!

Я молчал.

– Купи-и-и-и! – требовательно повторялось через секунду. – Купи-и-и-и-и-и! Ну купи же-е-е!

Всхлипы сменялись плачем, плач – надсадным оглушающим стоном.

– Купи, купи! Ты меня не любишь! Купи-и-и-и-и! – гудело вокруг меня.

Я отмалчивался сколько мог, задыхаясь, глотая липкую слюну, до крови кусая губы. Ярость нарастала, сгущалась, кружилась вокруг меня – сначала медленно, а потом быстрее, быстрее… И вот вокруг меня уже поднимается ветер, вскоре превращающийся в бурю, в мощный, свирепый ураган. Я чувствовал, что задохнусь в нём, что он затянет, раздавит меня.

– Купи, купи-и-и-и Анфису! – дико выло вокруг меня.

И, не в силах сдерживаться, я уже кричал во весь голос:

– Уйди! Тебя нет, тебя давно нет! Ты мой фантом, моя болезнь, мой страх, моя грязь!

В темноте замелькали лица, ярко блеснула фарами белая машина с красным крестом, показалась синяя крышка с пурпурными кистями…

Я провалился в небытие и… открыл глаза. Вспотевший, дрожащий, я лежал в своей комнате на скрученных простынях. В окно, сквозь грязное тряпьё облаков, цедился бледный свет луны. «Три недели! – быстрой молнией сверкнуло в мозгу, – Осталось три недели!»

Из одного кошмара я провалился в другой: из ужаса минувшего в ад повседневности.

И тут зазвонил телефон.

Глава вторая. Звонок. В омут с головой

Протянув руку, я нащупал на липком столе дрожащий смартфон. Звонил Коля Ястребцов, друг моего терпиловского детства, а ныне, если не изменяла память, какой-то большой начальник в полиции нашего с ним родного города. Прежде мы время от времени созванивались, поздравляли друг друга с праздниками, договаривались о коротких встречах в Москве, куда Ястребцов изредка приезжал по служебным делам. Но с последнего свидания прошло больше двух лет, а следовательно он ничего не знал ни о Свете, ни о Маше, ни о шести неделях… На секунду у меня возникло желание принять вызов, и в ответ на обычное ястребцовское бодрое «Как дела?» выплеснуть всё случившееся за этот год. А вслед за тем, не дав ему вставить ни слова, от души послать старого приятеля ко всем чертям. Туда, куда уже отправились мои друзья, журналистская карьера, надежды, вообще вся прошлая жизнь вкупе с достоинством и самоуважением. Но воли хватило лишь на то, чтобы отбить вызов, а затем, открыв список контактов, заблокировать Колин номер.

Но Ястребцовым управляла рука судьбы, а от судьбы, как известно, не уйдёшь. Он набрал меня снова – с незнакомого номера, а когда я, услышав его голос, сбросил и этот звонок, связался через редакцию. Проклиная настойчивость Николая, я перезвонил ему. Он предложил встретиться в хорошо известном нам обоим кафе «Якитория» у метро «Красные ворота». Я нехотя согласился.

В пять часов вечера я сидел у окна кафе, без интереса глядя на кроваво-алый логотип РЖД на здании напротив. На город медленно спускался пасмурный февральский вечер и голые ветви деревьев Лермонтовского сквера, утрачивая очертания, сливались в сплошную серую массу, похожую на грозовую тучу. Обращённый спиной к парку памятник поэту, беззаботно-невинный в светлое время суток, теперь, казалось, всем своим видом выражал отчаяние. Словно бы каменный Лермонтов знал о чём-то страшном, таящемся в свинцовой мгле позади него, но боялся предупредить об этом. Сквозь покрытое изморозью стекло в помещение нагло рвались уличные звуки – хищный рёв моторов, отчётливый стук каблуков по слякотному асфальту и надрывные гудки троллейбусов.

 Коля вошёл своей обычной твёрдой походкой, по-военному прямо держа спину. Даже без формы он был похож на офицера, только что прибывшего со строевого смотра. Эта торжественная самоуверенность привлекала внимание – девочка-официантка, встретившая Ястребцова на входе, проводила его до столика долгим мечтательным взглядом. Какую, наверное, странную противоположность представлял ему я в своём несвежем костюме и с недельной щетиной на помятой физиономии…

– Игорь, приветствую! – протянул он мне широкую гладкую ладонь. – Давно не виделись. Ты как?

– Да так, – проскрипел я, неуклюже поднимаясь со стула. – Вроде, нормально.

– Точно?

Я коротко кивнул. Николай ощупал меня скорым пытливым взглядом.

«Наверное так же он осматривает жуликов, которых притаскивают в его отделение», – неприязненно поёжившись, подумал я.

– А как жена, дочка?

– Мы… не живём сейчас вместе, – помялся я.

– Если хочешь, можем потом взять бутылочку, обсудить…

– Да я…

– Понимаю, не готов, – тактично выставил Коля ладонь перед грудью. – Видишь ли, у меня дело к тебе есть… Как у тебя с работой?

Я пожал плечами.

– Просто история довольно хлопотная и понадобятся кое-какие твои журналистские навыки… – произнёс Николай, принимая меню у официантки. – Девушка, вы нам сразу два латте принесите, а закажем мы чуть позже, хорошо?

– Всегда рад помочь, если не займёт много времени, – вяло завилял я. – В редакции сейчас суматоха, да и…

– Ну дней на десять вырваться сможешь? – деловито оборвал Ястребцов.

Я мрачно усмехнулся, вспомнив про три недели. Потратить драгоценное время на написание какого-нибудь лакированного официоза к очередному юбилею терпиловской полиции или репортажа о трудовых буднях доблестных стражей порядка было бы сейчас немыслимо.

– Ты знаешь, на десять я, пожалуй, не смогу.

– Просто тебе тоже