"Абсолютное, истинное, математическое время как таковое по своей природе протекает равномерно и независимо от внешних факторов”.

Исаак Ньютон

"Как можно определить разницу между прошлым и будущим, если из рассмотрения законов физики следует, что время симметрично?.. В современной физике не предусматривается никаких условии, по которым можно было бы найти направление течения времени или перемещения данного момента”.

Пол Уильям Дэвис “Физика асимметрии времени” 1974г.

Весна 1998 года

Не забывай улыбаться, рассеянно напомнил себе Джон Ренфрю. Людям это, похоже, нравится. Никто никогда не задумывается, почему ты улыбаешься всему, что тебе говорят. Видимо, это просто считается признаком доброжелательности… Но почему-то ему этот прием никогда не удавался.

— Папочка, посмотри…

— Черт! Смотри, что делаешь! — закричал Ренфрю. — Убери свою писанину из моей тарелки! Марджори, почему эти паршивые псины околачиваются на кухне, когда мы завтракаем?

Немая сцена. Все замерли, удивленно глядя на него. Марджори — повернувшись от плиты, с лопаточкой в руках. Никки — не донеся ложку до рта, который она так широко открыла от неожиданности, что образовалась как бы большая буква “О”. Джонни рядом с ним — держа в руках школьное сочинение. Лицо Джонни вытянулось.

"Джон чем-то очень расстроен. Он ведь никогда не срывается”, — подумала Марджори.

Да, как правило, он сдерживался. Они просто не могли позволить себе ссориться.

Все стало постепенно оживать. Никки склонилась к тарелке, внимательно изучая овсянку, Марджори пинками выпроводила через заднюю дверь тявкающих собак и отвела Джонни на место. Ренфрю глубоко, с шумом, вздохнул и откусил тост.

— Джонни, не приставай сейчас к папе. У него сегодня очень важная встреча.

— Извини, папочка, — сказал Джонни, покорно кивнув. Папочка. Они все называют его папочкой, а не папашей, а отец Ренфрю любил, чтобы его называли именно так. Папаша — это образ отца с мозолистыми ладонями, мастера на все руки.

Ренфрю окинул кухню угрюмым взглядом. Иногда он чувствовал себя чужим на своей же кухне. Вот рядом сидит сын в форменном блейзере частной школы Перси. Он четко выговаривает каждое слово, как это принято в высших слоях общества. Ренфрю помнил, что, когда ему было столько же, сколько Джонни сейчас, он относился к таким ребятам со смешанным чувством презрения и зависти. Иногда он косился на Джонни, и память о тех днях снова возвращалась. Ренфрю невольно настораживался, ожидая столь знакомого безразличного взгляда, которым “одаривали” его благовоспитанные дети тогда, и его трогало, что вместо этого во взгляде сына сквозило откровенное восхищение.

— Это я должен извиниться, сынок. Я не хотел на тебя кричать. Как сказала мама, у меня сегодня действительно нелегкий день. Что там у тебя в тетради?

— Знаешь, у нас в классе конкурс на лучшее сочинение о том, как школьники могут помочь очистить окружающую среду и все такое, — сказал Джонни застенчиво. — Как помочь экономить электричество и материалы… Я хотел, чтобы ты посмотрел мое сочинение, пока я его не сдал.

Ренфрю задумался.

— Видишь ли, Джонни, у меня сейчас совсем нет свободного времени. А когда его нужно сдавать? Если удастся, постараюсь прочитать его вечером. Ладно?

— Хорошо. Спасибо, папочка. Я оставлю его здесь. И я знаю, что ты занимаешься очень важным делом. Нам учитель английского сказал.

— В самом деле? Что же он вам сказал?

— Вообще-то… — Джонни замялся, — он сказал, что ученые в первую очередь виноваты в том, что мы попали в такое тяжелое положение, и только они могут нам помочь, а больше никто.

— Не он первый об этом говорит, Джонни. Это уже стало трюизмом.

— Трюизмом? А что это такое?

— А моя классная говорит как раз наоборот, — вмешалась в разговор Никки. — Она говорит, что ученые уже успели достаточно навредить и только Бог может нас теперь спасти, но Он, наверное, не захочет.

— О Господи, еще один пророк гибели человечества. Ну что ж, я полагаю, что это все-таки лучше, чем примми с их идиотскими призывами к каменному веку. Жаль только, что эти пророки погибели везде суются и действуют всем на нервы.

— Мисс Греншоу говорит, что и примми не смогут избежать кары Господней, даже если убегут очень далеко, — решительно заявила Никки.

— Марджори! Что творится в этой школе? Я не хочу, чтобы она забивала голову Никки такими идеями. По-моему, у этой женщины сдвиг по фазе. Поговори с директрисой.

— Я не думаю, что это что-нибудь даст, — спокойно ответила Марджори. — Теперь в округе больше этих “пророков гибели человечества”, как ты их называешь, чем кого бы то ни было.

— Мисс Греншоу говорит, что всем нам следует просто молиться, — упрямо продолжала гнуть свое Никки. — Она утверждает, что это кара Господня. А может быть, и конец света.

— Ну, дорогая моя, это просто глупо, — вздохнула Марджори. — Подумай, что бы со всеми нами стало, если бы мы просто сидели и молились. В жизни ведь всегда нужно что-то делать. Кстати, о делах. Ну-ка, дети, пошевеливайтесь, а то опоздаете в школу.

— Мисс Греншоу говорит: “Берегите полевые лилии”, — пробормотала Никки, выходя из комнаты.

— Ну, я-то не какая-нибудь там чертова лилия, — ворчливо проговорил Ренфрю, отталкивая стул и поднимаясь, — а потому мне пора отправляться и зарабатывать на хлеб насущный.

— А меня ты оставляешь вертеться здесь? — улыбнулась Марджори. — По-другому, видно, никак нельзя? Не забудь свои ленч. Мяса на этой неделе опять нет, но я купила на ферме сыр и надергала немного ранней моркови. Думаю, что в этом году у нас будет своя картошка. Хорошо бы, правда?

Она встала на цыпочки и поцеловала Ренфрю.

— Очень надеюсь, что интервью пройдет успешно.

— Спасибо, дорогая.

В груди шевелилось ставшее уже привычным беспокойство. В этот проект он вложил столько сил, мыслей и времени! Он должен получить оборудование! Установку надо испытать.

Ренфрю вышел из дома, оседлал велосипед и отправился на работу, сбрасывая с себя по дороге груз семейных забот. Его мысли устремились к лаборатории: он прикидывал, какие указания следует дать лаборантам и что нужно будет сказать в интервью с Петерсоном, который должен приехать сегодня.

Он усердно крутил педали, покидая Гранчестер и объезжая Кембридж. Всю ночь лил дождь. Теперь над вспаханными полями плыл легкий туман, смягчая яркое сияние весеннего солнца. На только что пробившихся ярко-зеленых листочках деревьев и на синем ковре луговых колокольчиков еще блестели капли влаги. Дорожка шла вдоль небольшого ручья, поросшего по берегам ольшаником и крапивой. По поверхности ручья скользили водомерки, оставляя за собой легкую рябь. Берега уже покрылись золотистыми лютиками, а с ветвей плакучих ив свешивались большие мохнатые сережки. Свежее апрельское утро — такое, которое он любил еще мальчишкой в Йоркшире. Особенно ему нравилось смотреть, как тает туман на болотах и встает бледное утреннее солнце, а зайцы прыжками мчатся прочь при его приближении. Дорожка, по которой он ехал, с годами все больше оседала, и сейчас его голова оказывалась на уровне выступающих из откоса корней деревьев. Запах сырой земли и свежеомытой дождем травы смешивался с кислым запахом сгоревшего угля.