litbaza книги онлайнИсторическая прозаПушкин и императрица. Тайная любовь - Кира Викторова
Пушкин и императрица. Тайная любовь - Кира Викторова
Кира Викторова
Историческая проза
Читать книгу
Читать электронную книги Пушкин и императрица. Тайная любовь - Кира Викторова можно лишь в ознакомительных целях, после ознакомления, рекомендуем вам приобрести платную версию книги, уважайте труд авторов!

Краткое описание книги

Автор этой книги, написанной как захватывающий детектив, задался целью раскрыть имя женщины, которая господствует во всем поэтическом творчестве великого поэта, начиная с лицейских лет до его гибели. Пушкиновед Кира Викторова впервые заявила о том, что у Пушкина была единственная муза и тайная любовь - императрица Елизавета Алексеевна, супруга Александра I. Знаменитый же "донжуанский список" Александра Сергеевича, по ее версии, - всего лишь ерническое издевательство над пошлостью обывателей. Любил ли Пушкин одну Елизавету Алексеевну, писал ли с нее Татьяну Ларину, была ли императрица для него дороже всех на свете или к концу жизни он все-таки предпочитал Наталию Гончарову... - решать читателю.

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 50
Перейти на страницу:

* * *

Глава I Хранитель тайных чувств

Ни долгие года разлуки,

Ни даль, ни хладные науки

Не изменили в нем души.

Он пел дубравы, где встречал

Свой вечный, милый Идеал.

«Евгений Онегин»[1]

В трудах пушкинистов-биографов с давнего времени существуют два известных понятия, требующих, на мой взгляд, переосмысления. Речь идет о так называемых «Северной» и «Южной» утаенных Любовях Пушкина (под последней подразумевается М. Раевская-Волконская).

Этому произвольному разделению «одной святыни», «одного божественного» чувства противоречат строки ясного нравственного закона, изложенного в прозе «Пиковой дамы»: «Две неподвижные идеи не могут вместе существовать в нравственной природе, так же, как два тела не могут в физическом мире занимать одно и то же место». Исходя из этого простого правила не будет большой смелостью сказать, что выдвигать гипотезы о двух утаенных любовях Пушкина так же безнравственно, как искать вторую Беатриче у Данте или новую Лауру у Петрарки. Муза у великих поэтов одна:

Одна была… Я с ней одной
Делиться мог бы вдохновеньем.
Она одна бы разумела
Стихи неясные мои…—

утверждает Пушкин в «Разговоре с книгопродавцем» – П. Плетневым – о так называемой утаенной «Северной» любви («Разговор «служил предисловием к «Евгению Онегину»!). Итак, стихи Пушкина были ясными только для одной женщины.

Нельзя пройти и мимо известного высказывания Пушкина о любопытстве толпы в письме к Вяземскому в конце ноября 1825 года (то есть после сожжения Пушкиным своих автобиографических записок): «Зачем жалеешь ты о потере Записок Байрона? Черт с ними! – Он исповедался в своих стихах. Толпа жадно читает исповеди, записки et cetera, потому что в подлости своей радуется уничижению высокого, слабостям могущего: «Он мал, как мы, он мерзок, как мы!» Врете, подлецы: он и мал, и мерзок – не так, как вы, – иначе! Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением», – советует Пушкин.

Совет Вяземскому сегодня звучит как обращение к Читателю (и биографам) – «быть заодно с гением» Пушкина.

Итак, «не уничижая» нравственной природы поэтического гения Пушкина, попытаемся – с помощью исповеданности стихов и фактологических данных, минуя слухи современников, – восстановить имя Той, несомненно выдающейся личности эпохи, портреты и жизненные реалии которой рассеяны по всему творческому наследию «поэта действительности».

Перечтем вновь стихотворение 1818 г. «Ответ на вызов написать стихи в честь Ея Величества Государыни Елизаветы Алексеевны», так как данное произведение имеет глубокую автобиографическую связь с записью лицейской программы Записок: «Государыня в Ц[арском] Селе». (До сих пор не комментированной биографами.)

На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И трону в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Природу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой Музою моей.

Комментарий стихотворения во всех изданиях сведен, по существу, к мадригалу супруге Александра I Елизавете Алексеевне – «Добродетели на троне» – тогда как и беловой, и черновой автографы разглашают более объемный смысл признания юного Пушкина. Глагол в прошедшем времени: «Елизавету втайне пел», обстоятельство образа действия: «втайне» и последующие варианты стихов – более поэтически-интимны и биографичны, чем их представляют исследователи.

Но признаюсь, под Геликоном, – Бродя с задумчивой душой,
Где Иппокрены ток шумел, – Один задумчиво сидел,
Я, вдохновенный Аполлоном, – Я часто тихим лиры звоном
Царицу нашу втайне пел!

То есть речь идет о «Геликоне» Царского Села, где «во имя Аполлона» был окрещен Поэтом юный лицеист, где «лились его живые слезы» в первых лицейских элегиях, и где он «встречал Свой вечный милый Идеал».

Эмоциональный поток дальнейших строк, воспевающих портретные черты Елизаветы Алексеевны:

Я пел в восторге, упоеньи…
Любовь. Надежду. Русскою… (нрзб. [душой? – К. В.])
Неувядаемой красой. Прелесть… (нрзб.)
Со взором благости небес
С улыбкой мира и любви…

Голосом. Гордая. Смелая. Верная…

Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа! —

наводит на мысль, что вдохновительницей лицейских элегий была не «гостья брата» лицеиста – Екатерина Бакунина, а жительница Царского Села – Елизавета Алексеевна. Думается, что отсюда, с этого «гимна сердца» 1818 г. идет нить к известным сетованиям поэта на свою, увы, уже «нескромную лиру» в «Разговоре с книгопродавцем» и в «Бахчисарайском фонтане»:

[…] Ах, лира, лира, что же ты
Мое безумство огласила…
(«Разговор книгопродавца с поэтом», 1824 г.)
[…] Забудь мучительный предмет
Любви отверженной и вечной,
И слабость отроческих лет.
Долго ль, узник томный,
Тебе неволи цепь лобзать,
И свету лирою нескромной
Свое безумство разглашать?
Бахчисарайский фонтан», 1821–1823 гг.)

То есть речь идет о той единственной, о Той, которая, по словам Пушкина, «…была мне в мире богом. Предметом тайных слез и горестей залогом». («Я видел смерть», 1816 г.)

Обращает на себя внимание и рисунок Пушкина в автографе стихотворения 1818 г.: в левом верхнем углу изображена «поднятая» секира (ЛБ 64 л., 42). Этот знак «мятежной секиры», зовущий новую «жертву», будет встречаться на многих произведениях, связующих имя Елизаветы Алексеевны с мыслями о французской революции и декабристским движением.

«Непонятая современниками, почти забытая при жизни», – так характеризует сложную, трагическую фигуру Елизаветы Алексеевны автор монографии[2]. Личность жены Александра I мало выяснена. Современники не могли открыто писать о Елизавете Алексеевне: ее имя связывалось с заговором 1821 г. филиала Петербургской ложи «Астрея» – то есть той Кишиневской ложи «Овидий» № 25, «за которую уничтожены в России все ложи» – комментирует Пушкин в письме от 26 янв. 1826 г. Жуковскому[3].

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 50
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?