– Ваш ребенок совершенно не знаком с воспитанием! – кричала на пороге хорошо одетая дама со смешным кукишем на голове. – И если вы сами не в силах с ней справиться, пусть вас лишают материнства! Это же ужас! Прямо криминальный элемент какой-то растет!

Глеб Антонович Каратов, в простонародье просто Глеб, стоял перед дамочкой по стойке «смирно» и прилежно кивал головой.

– Хорошо… И в самом деле, пусть материнства меня лишают, мать я ни к черту…

– И вот… не надо вот этого вот! – нервно дернула рукой перед своим лицом женщина. – Вот не надо только из себя строить… этого вот… дрессированного пуделя! Кивает он! A его дочь завтра опять моему Вадику нос разобьет!

– A может быть, у них так симпатия выражается? – попытался предположить Глеб. – Я вот тоже в детстве девчонок по голове портфелем бил.

– Знаете что! – задохнулась от возмущения женщина. – Мне такие ваши симпатии! Чтобы завтра в школе ноги вашей не было!

– Вообще-то я и так нечасто там поя…

– Вашей дочери!

– Ну, это уж позвольте! Она ж неучем останется! – возмутился наконец Каратов. – Не наступайте моему ребенку на горло.

– Я? Это я наступаю?! Да это она!.. Посмотрите, какие синяки у моего Вадика! У него же все лицо, как у этого… из «Аватара»! Зеленое! Похоже, что это она не наступила, а прямо-таки топталась по моему несчастному ребенку!

– Хорошо, – Каратову надоел неприятный разговор. – Я с ней поговорю.

– Да будет она слушать, что вы там…

– Я с ней поговорю строго!

Женщина вздохнула с явным сомнением, дернула плечиком и выскочила из прихожей.

Каратов неторопливо прошел на кухню, где за столом сидела его восьмилетняя дочь и ковыряла ложкой в тарелке.

– Па, я кашу-то, посмотри, доела, – тут же обрадовала она отца.

Отец молча отодвинул ее пустую тарелку и уставился на дочь.

– Па, я так думаю… может, мне еще кашки? – не знала, как угодить отцу, доченька.

– Думаешь, спасет? – вздохнул отец. – Анфиса, ну сколько ж можно кулаками махать? Как мельница какая-то, честное слово. Ты же девочка! Должна быть… хрупкой какой-то… нежной. Трусихой должна быть, в конце-то концов!

– Па, когда тут быть нежной? Его ж лупят все, кому не лень!

– A ты еще и руку не приложила, так, что ли?

Анфиса отодвинула тарелку.

– Пап, я ж его не била. Я ж его защищаю каждый раз!

– И после этого у него такие синяки?

– Ты еще Борьку Грачева не видел, у него все ухо синее…

Отец кашлянул и нахмурил брови:

– Значит, следующим гостем будет папаша Грачева?

– Пап, Грачев просто издевается над Вадькой. Все время его долбит и долбит. A я восстанавливаю справедливость. Но я же не могу все время с Вадькой гулять, вот и решила – проще его научить. И, папа, я ему честно сказала: «Вадька, сейчас я тебе буду бить в глаз, защищайся». A он стоит и лыбится! Я ему два раза сказала, а потом… Я ж ему еще и показала, как руки нужно держать – блок ставить. A он… в общем, я ему в этот блок и шибанула. A уж в глаз он сам себя своими же руками…. Если суд будет, можно отпечатки пальцев снять, там моих нет.

Отец только протяжно простонал.

– Па, ну нельзя ж пацану таким быть, – Анфиска таращилась на Глеба совершенно ясными глазами. – Я ж доброе дело делаю.

– Вот что… сейчас за уроки, а потом… завтра, чтобы ты к этому Вадику… на пушечный выстрел! Ты меня поняла? Иначе…

– Да знаю я… – набычилась девчонка. – Иначе неделя без компьютера и никакого телевизора… A потом удивляются, откуда у нас столько равнодушных людей вырастает…

– Анфиса! Не обсуждается! – рявкнул отец.

Девчонка поднялась из-за стола и встала к раковине. Каратов смотрел на маленькую, худенькую спинку и все больше хмурил брови – никак, видать, девчонку без матери не вытянуть. Вот растет мужичок, и хоть ты башку себе разбей.

– Анфиска… Завтра пойдем, запишем тебя на балет, – решил он.

Дочка только покачала головой.

– Пап, балет – это не мое призвание.

– Ага! Твое призвание кулаками махать! Пойдешь на пианино, я сказал, и не обсуждается!

– A слух?

– На… на… в литературный кружок!

– Давай уж лучше на фигурное катание… Хотя… тоже поздно, наверное.

– Ничего! Будешь стараться – догонишь… И вообще! Будешь кривляться…

– Да знаю я, – вздохнула дочь. – Буду кривляться – наймешь няньку… Как будто я ребенок маленький какой…

Анфиска уроки сделала быстро, зато у своего компьютера сидела до одиннадцати часов. Скачала фильм и никак не могла оторваться. Глеб уже давно бы выключил, но уж больно фильм хороший был – про войну. Пусть смотрит, а то сейчас у молодежи столько ерунды в башке намешано. A здесь патриотическое воспитание, как-никак.

Он и сам не мог оторваться от монитора, но в самый интересный момент зазвонил телефон.

– Во, папа, иди! Тебе твоя хрупкая и нежная звонит, – кивнула на телефон Анфиска.

– Вот что, дочь моя, – поднялся Каратов. – Ты внимательно смотришь, потом расскажешь, что я пропустил, ясно?

Анфиска кивнула и прилипла к монитору.

Звонила действительно хрупкая и нежная, то есть Мила.

– Каратик, ты сейчас свободен? У меня столик в ресторане заказан, в «Лягушке», ты готов?

– К чему? – не сразу сообразил Каратов.

– Здра-а-а-ссте! У нас же сегодня маленький юбилей! – обиделась Мила. – Ты уже не помнишь, да? Не помнишь? Я так и знала, что такую дату ты постараешься забыть! A у нас, между прочим, пять месяцев, как мы с тобой вместе!

– Боже мой! – воскликнул Каратов, морщась как от зубной боли. – Разве я мог забыть? Да нет же, конечно! Я помню день моего Первого Букета, я не забыл вечер Твоей Улыбки, а также у меня записана дата Первого Поцелуя.

– Па, скажи, что не забыл ее Первое Да, – подсказала Анфиска.

– Цыть, дочь моя! – рявкнул Глеб. – Мила, это я не тебе. Я все помню.

В трубке послышалось хныканье.

– Ну я так и знала! – капризно затянула Милочка. – Ты еще не уложил спать свое потомство и в ресторан прийти не сможешь. Каратик, я тебе всегда говорила – ты растишь из девчонки какую-то неженку! A она уже довольно взрослая девица, и ей пора знать, что у отца есть своя личная жизнь.

– Мила, мы пойдем в ресторан завтра, а се…

– Я так и знала! – послышались отчаянные рыдания. – Завтра уже не юбилей! И… если уж совсем никак нельзя, бери свою дочь, она же взрослая девица, будет сидеть тихо.