* * *

Пробуждение писателя. Петля. «Виденье гробовое». Незнакомка.

…Ее смех поддразнивал, распалял, увлекал за собой в опасную, но такую сладостную игру, что Денис, даже если бы хотел, не смог бы найти в себе силы отказаться от того ядовитого плода, которым соблазняла его та, что сейчас властвовала над ним. Она, казалось, имела на него все права, распоряжалась его телом, словно он был не человеком, не мужчиной «активно за сорок», не известным писателем, а искусно вылепленной из плоти игрушкой, неведомыми силами могущей чувствовать и осязать.

Он ощущал неуловимую, горькую сладость ее духов, чей дух будто свился с длинными прядями ее черных волос. Он чувствовал, как эти длинные, шелковистые волосы щекочут его тело – грудь, живот, а затем и бедра. Он знал, что пропал, и отчего-то совершенно не сокрушался по этому поводу.

Сейчас, лежа на широкой кровати, поверженный и побежденный, Денис наслаждался своим поражением. Его буйное писательское воображение рисовало перед ним пленительные аллюзии. Вот он – монах, павший в схватке с суккубом, а она – обольстительная демонесса, явившаяся к нему среди ночи. Неплохой эротический роман бы получился! Немного скандала, пару капель запретного и порядочная горсть откровенности – убойный коктейль. Когда-то приятель Михаил предлагал Денису писать «клубничку», но тогда эта идея показалась начинающему писателю глупой. Она и сейчас оставалась таковой, но рядом с Маргаритой даже самые абсурдные фантазии играли новыми красками.

Он протянул руку и коснулся смутно белевшей в темноте груди. Нежнейшая кожа, слегка прохладная на ощупь и такая белая… Как писали в классических романах – лилейно-белая. В одно мгновение любовница схватила его запястье своими хрупкими, но удивительно сильными пальцами и отвела его руку, пригвоздив к подушке. Подхваченная волной страсти, Маргарита плавно покачивалась над ним, выплывая из сумрака как призрак, со своей белоснежной кожей. Призрак наслаждения, дымка экстаза.

Она умела, о, она многое умела! Была способна растягивать наслаждение, чтобы в одну секунду обрушить его на партнера как неудержимую волну. Эта ведьма играла на знакомых ее опытным рукам струнах, зная до точности, когда остановиться, а когда продлить ту мелодию, от которой трепетало его мужское естество.

Денис сходил с ума. В буквальном смысле слова. Достаточно было ему днем вспомнить одну из ее ночных штучек, и его пронзало весьма ощутимое желание. Как в такие минуты он был смущен! Упаси бог, чтобы шаловливые мысли пришли в голову тогда, когда рядом кто-то был. Денис краснел, смущался и отворачивался. Ни дать ни взять вчерашний школьник! Или, как говорила Маргарита, похотливый баран. Он было обиделся на нее, когда она впервые назвала его так. На что Марго обезоруживающе расхохоталась, заставив обиду рассеяться как дым. Она высунула кончик язычка, в чьей кошачьей розовости было пополам и остроты, и нежности известного рода, при воспоминании о которой у Дениса и вовсе снесло голову. Он мог думать только об одном. «Похотливый баран и есть, – хрипло прошептал он, затем засмеялся и добавил, неуклюже защищаясь под видом комплимента: – Это ты меня таким делаешь!» – «Ja, ja, natürlich», – ответила Маргарита, с милейшим немецким акцентом. Даже каблучками черных туфелек щелкнула и снова рассмеялась. Всегда она могла уложить его на обе лопатки – хоть в фигуральном, хоть в буквальном смысле. Как сейчас, например.

Танец ее бедер, скользящая шелковистость длинных волос, трепет налитой груди – все это сливалось перед Денисом в водоворот, тянувший его ко дну. И он падал, разлетался на щепки, хотя все его нутро рвалось ввысь, к пику, к долгожданному финалу. Этот финал не замедлил последовать, сорвав и с его, и с ее губ переливчатый протяжный стон. Женщина… Она роскошная женщина, черт его раздери!

Денис потянулся к партнерше и тут же отпрянул. Шутка серебристого лунного света или его собственного разгоряченного экстазом воображения – но в одну секунду ему почудилось, что на бедрах его и вправду примостилась ведьма, чья налитая грудь и белая шея отливают голубой чешуей. Он чуть не вскрикнул, когда она приложила два пальца к его губам и улыбнулась. Между синеватой кромкой губ скользнул змеиный язык. Денис дрогнул и сморгнул. И вот он вновь видит капризные губы со следами помады, темно-карие, с изредка появляющимися золотистыми бликами глаза…

– Маленький распутный барашек. – От пота у Дениса слегка завились короткостриженые волосы, отчего он и вправду сейчас напоминал барашка. Только не распутного, а немножко напуганного.

Она улыбнулась, кривя губы в какой-то похабно-коварной ухмылке, а затем одним выверенным броском, как змея, приникла к нему и впилась зубами в его плечо. Больно! Марго всегда умело и больно кусается. Но никогда не оставляет следов. Никогда. Черт ее знает, как у нее это получается. Но как же он ее хотел… До безумия. Что за женщина! Вот уж воистину – ради которой стоит умереть. Или как там говорят в рекламных слоганах к комиксам?

Денис не помнил. Ну и ладно. Плевать! Он был оглушен. Маргарита соскользнула с кровати, оставив его одного – растоптанного и распростертого. Сил хватило лишь на то, чтобы повернуть голову и взглянуть на свою мучительницу.

Он видел в своей жизни многих женщин, но мало кто восхищал его так, как Маргарита. Дело было вовсе не в идеальных формах или подкорректированном в спортзале теле, хотя тело его любовницы и, по совместительству, помощницы, пиарщицы и «вечного двигателя» всего литературного труда он мог бы без преувеличения назвать идеальным. Ощущалась в ее движениях некая воистину кошачья грация, природная сексуальность, куда более важная, нежели чем все изящные линии и плавные формы, вместе взятые. Сейчас, например, Маргарита, собираясь в душ, завязывала длинные черные волосы в узел. Эти движения, не раз воспетые художниками прошлых веков, возбуждали не меньше, чем раскованные виляния бедрами. Денис, до сего момента утомленный донельзя, встрепенулся и потянулся было к соблазнительнице, но та, сделав шаг прочь, расхохоталась:

– Э, нет! Хорошенького понемножку!

– Маргарита! – он попытался придать голосу твердость истинного самца, но получил в ответ еще один взрыв смеха.