И зачем покойники не умирают!

Юджин О'Нил

Она повесилась на цветочном крюке из светлого металла. Ввернутом в потолок и рассчитанном на нагрузку в сотню фунтов.[1]

Будь ее вес чуть больше, проклятая штуковина не выдержала бы, и она осталась бы жива.

Почти смешно вспоминать, что, всю свою взрослую жизнь зацикленная на полноте, она соблюдала строжайшую диету (ее рост был ровно пять футов),[2]отчаянно сражаясь за то, чтобы не превысить девяноста восьми фунтов. Увы! Такова жизнь.

А теперь она была духом. И ее дух сонно размышлял над этой проблемой, чувствуя легкие покалывания, будто затекли конечности.

Хотела ли она снова оказаться живой? Дух заколебался…

Ей было трудно вспомнить собственные ощущения. Она смотрела на свою жизнь словно со стороны, как смотрит ныряльщик на яркий дневной свет сквозь мглистую толщу воды.

Подводный мир оказался для нее гораздо реальнее теперь, когда она стала его частью. В этом зыбком, сонном, искажающем перспективу царстве она была своя — надолго ли?

Она не знала. Время ничего не значило для нее. С тех пор, как умерла.

С того самого момента, когда поставила ногу на холодный металл стола и нейлоновая петля обвилась вокруг ее шеи. Когда ощутила удушье, судорожно дернулась и пыталась, пыталась, пыталась набрать в легкие воздуха…

Ее память не будоражили чувства, пережитые в тот момент; теперь они всплыли с пронзительной ясностью: ужас, неверие, отчаяние.

Водная мгла прояснилась, и она на миг снова оказалась в той комнате, где умерла. Плавая под потолком, возле того самого цветочного крюка, который не подвел ее. Несмотря на его мрачную роль, никто так и не потрудился вывернуть крюк. Забытый, он все еще зазывно торчал из грязной известки.

Зачем она вернулась сюда? Что послужило достаточно важной причиной, чтобы вызвать ее из сонного дрейфа сквозь вечность?

Перед ее мысленным взором, как вспышка, сверкнуло лицо. Лицо красивого мужчины со светлыми волосами. А за ним еще одно, смуглое, с грубой кожей.

Вслед за лицами всплыло имя. Ее имя в оконченной жизни: Диди.

Диди. Она была мертва, но она вернулась. Вернулась не живой, но наделенной сознанием.

Вернулась не бесцельно. Теперь она знала, что все имеет свое предназначение.

И пока эта цель оставалась скрытой от нее, она проплыла через потолок в нескончаемую ночь, готовая терпеливо ждать.

Туалеты были загажены. Особенно мужские. Удивительные все-таки создания эти мужики — вечно они промахиваются мимо цели.

Саммер Макафи с отвращением поморщила нос и, стараясь не думать о том, для чего именно она опустилась на четвереньки, принялась яростно оттирать кафель щеткой. Чем скорее она закончит, тем быстрее выкатится отсюда.

— Я не зна-а-ю больше счастья… — Работая, Саммер вполголоса напевала двадцатилетней давности шлягер «Роллинг стоунз». Она фальшивила. Ну и что? Рядом ведь ни души. О том, чтобы захватить с собой на работу портативный магнитофончик, нечего было и думать, так что ей не оставалось ничего другого, как радовать себя собственными, отнюдь не музыкальными способностями. Правда, это не очень-то развлекало. Несмотря на воображаемую компанию легендарного Мика, она чувствовала себя здесь не намного уютнее, чем лошадь, привязанная в стойле, полном слепней.

— Я не зна-а-ю…

Очередной протяжный скрипящий звук откуда-то из-за закрытой двери мужского туалета заставил Саммер почти вздрогнуть. Она бросила тревожный взгляд через плечо. Наверное, уже в десятый раз за последние четверть часа. Только все напрасно. Испарения лизола в этой тесной комнатке были настолько густыми, что и дышать-то с трудом удавалось, не говоря уже о слезах, застилавших ей глаза. Возможно, она переборщила с этим лизолом, но в мужском туалете чересчур уж было грязно.

Однако Саммер могла все же разглядеть, что дверь мужского туалета плотно закрыта. А что там за дверью — предпочитала просто не думать. Откуда бы ни шел этот скрип (да и ничего, ведь зданию больше ста лет), вреда от него не будет. Для ее отчаянно борющейся за выживание фирмы по уборке помещений «Хармон бразерс» (сеть похоронных бюро) — один из самых главных клиентов, и она не собирается терять его из-за каких-то дурацких фантазий. Ее никчемная субботняя ночная бригада уже повторно в этом месяце не вышла на работу. И почему она не рассчитала их в первый раз? А найти еще кого-то убираться в главной конторе «Хармон бразерс» за такой короткий срок она никого не смогла. Все! Дальше ехать некуда. Это уже не первый случай, когда ей приходится делать всю работу самой. Если говорить по правде, то с самого основания предприятия «Свежая маргаритка» Саммер была единственным работником (хотя и не признавалась себе в этом) — и главным распорядителем, и главным бухгалтером, и начальником отдела спроса, и уборщицей. Все в одном лице.

Конечно, то, что рабочим объектом являлось похоронное бюро, не должно было иметь значения — во всяком случае, для профессионала, каковым она себя с гордостью считала, — но, увы, все же имело. Было два часа ночи, она валилась с ног от усталости, а ее воображение вдруг не на шутку разыгралось.

В соседней комнате, точнее, в комнатах, лежали трупы, три трупа, аккуратно уложенные в гробы, готовые к завтрашним похоронам. И еще один, под простыней в гримерной.

Саммер обнаружила, что ей как-то не по себе находиться в столь ранний (или, скорее, поздний) час одной в темном пустом здании по соседству с мертвецами.

Главное — не распускаться. Саммер подавила дрожь и заставила себя сосредоточиться на работе. Между унитазом и стенкой всегда самое грязное место.

— …не кончается ненастье,

Но я стараюсь,

Я стараюсь,

Я ста…

Скрип. Скрип.

Саммер едва не прикусила язык на последнем «стараюсь». Откуда этот звук? Снова бросив на дверь тревожный взгляд, она вдруг осознала, насколько смешно выглядит. Ладно, пусть сейчас глухая — нет, это слово нехорошее — глубокая ночь, пусть она одна в этом отреставрированном особняке викторианской эпохи, ныне похоронном бюро, расположенном посреди раскинувшегося на шестьсот акров кладбища, одна с четырьмя трупами, и пусть это нагнало на нее страху. Но стоит только трезво оценить ситуацию, и все будет нормально. Мертвецы не причинят ей вреда, а больше никого здесь нет.

— Я единственная живая душа во всем этом чертовом доме, — произнесла Саммер вслух, но тут же скорчила гримасу, поняв, что чувство одиночества не улучшило заметно ее настроения. Куда больше ей помогло бы присутствие еще одного живого существа.