Моей жене Шейле

[Он] не понимал женщин. Но не так, как не понимают женщин бармены или комедийные актеры, а так, как бедняки не понимают экономику. Они могут всю жизнь простоять рядом со зданием «Жирард банка» и не иметь ни малейшего представления о том, что творится там внутри. А потому уж если дойдет до дела, то они предпочтут ограбить местный гастроном «Сэвен-Элевен».

Пит Декстер, «Карман бога»

Нет улиц с немыми камнями и нет домов, в которых эха нет.

Гонгора

Как обычно моя благодарность сержанту Майклу Лоуну из управления полицией в Вотертаун; Брайану Ховарду, члену муниципального совета Бостона; Дэвиду Майеру, начальнику отдела по расследованию убийств при прокуроре округа Саффолк; Терезе Леонард и Энн Гаден за отлавливание ошибок в моем творении; и Тому Мерфи из похоронного бюро «Джеймс Мерфи и сын» в Дорчестере.

Своим наиважнейшим долгом считаю выразить глубокую благодарность Роберту Меннингу, инспектору полиции штата Массачусетс, который не только подал мысль написать эту книгу, но и ответил на все мои вопросы, даже на очень глупые, сохраняя при этом серьезное выражение лица.

Глубочайшая благодарность Энн Риттенберг, моему необычайно толковому агенту, и Клэр Уочтель, блистательному редактору, за то, что они являлись моими постоянными поводырями на протяжении всего времени написания этой книги.

Когда Шон Девайн и Джимми Маркус были совсем детьми, их отцы работали на кондитерской фабрике Кольмана, откуда возвращались домой пропитанные запахом горячего шоколада. Этот запах, казалось, насквозь и навсегда пропитал их одежду, постели, в которых они спали, виниловую обшивку кресел в автомобилях. В кухне у Шона пахло так, как в кондитерской «Фуджсеркл», а в ванной комнате, как в кафе Кольмана. К одиннадцати годам Шон и Джимми настолько сильно возненавидели сладкое, что в течение всей оставшейся жизни пили только черный кофе без сахара и никогда не ели десерт.

По субботам отец Джимми обычно заходил к Девайнам осушить баночку пива в компании с отцом Шона. Он брал с собой Джимми. Одной баночкой дело, конечно же, не заканчивалось, а доходило до шести, и эти шесть банок обычно перемежались с двумя-тремя порциями виски «Деварс». А в это время Джимми и Шон играли на заднем дворе; иногда к ним присоединялся Дэйв Бойл, мальчишка с тонкими, как у девчонки, руками и слабыми глазами, который постоянно пересказывал шутки, услышанные им от дядьев. Из зашторенного окна кухни доносилось смачное шипение открываемых банок с пивом, и стрекотание зажигалок «Зиппо», от которых мистер Девайн и мистер Маркус прикуривали сигареты «Лакки страйк».

У отца Шона — он был мастером — работа была более престижной и денежной. Он был высоким блондинистым мужчиной с широкой, обескураживающей собеседника улыбкой, которая не однажды — этому сам Шон был свидетель — гасила вспышки гнева матери, причем гасила моментально, как будто внутри у нее кто-то резко выключал рубильник.

Отец Джимми работал грузчиком в транспортном цехе. Он был невысокого роста, черные волосы беспорядочно спадали ему на лоб, а глаза блестели так, как будто он всегда был под кайфом. Двигался он с необыкновенной быстротой; глазом моргнуть не успеешь, а он уже в другом конце комнаты. У Дэйва Бойла отца не было, зато было много дядьев, а принимал он участие в этих субботних встречах лишь потому, что обладал необъяснимой способностью прилипать к Джимми и следовать за ним, как нитка за иголкой; увидев, что Джимми с отцом выходят из дома, он, тяжело дыша от быстрого бега, неожиданно появлялся перед их машиной и спрашивал с надеждой, окрашенной печалью: «Ну, так как, Джимми?»

Все они жили в Ист-Бакингеме, западнее деловой части города, где нижние этажи угловых домов занимали мелкие магазинчики и лавки, между домами размещались крошечные игровые площадки, а в витринах мясных лавок были выставлены куски разрубленных мясных туш, еще сочащиеся кровью. У баров были ирландские названия, а вдоль тротуаров стояли припаркованные машины «Додж Дарт». Женщины ходили в головных платках, завязанных узлом на затылке, а пачки сигарет хранили в сумочках из искусственной кожи, застегивающихся на кнопку. Но вот два года назад старшие парни исчезли с улиц, словно их похитили инопланетяне — на самом деле их отправили на войну. Через год с небольшим они вернулись назад опустошенные и мрачные, а некоторые вообще не вернулись. Днем матери просматривали газеты в поисках купонов, обещающих скидки. Вечерами отцы собирались в барах. Все были знакомы друг с другом; никто, кроме этих старших парней, никогда и никуда не выезжал из города.

Джимми и Дэйв жили в районе, расположенном по берегам Тюремного канала к югу от Бакингем-авеню, назывался он «Квартиры». Оттуда до улицы, на которой жил Шон, было всего двенадцать кварталов, но дом семейства Девайнов располагался к северу от авеню, в Округе, а разница между Округом и «Квартирами» была существенной.

Округ отнюдь не слепил глаза блеском золота и серебра. Это был всего лишь Округ, населенный представителями рабочего класса и конторского чиновничества. По большей части здесь жили в домах треугольной формы, но иногда — и в строениях викторианской архитектуры, против которых были припаркованы «шеви», «форды» и «доджи». Но люди, жившие в Округе, были домовладельцами. Люди, жившие в «Квартирах», — квартиросъемщиками. Семьи, жившие в Округе, ходили в церковь, собирались вместе, устанавливали на перекрестках улиц лозунги во время избирательных кампаний. Семьи, жившие в «Квартирах» — хотя вряд ли кому-нибудь было известно, чем они в действительности занимались, — ютились подобно животным в норах, до десяти человек в одной квартире, варварски хозяйничали на улицах Уэйливилла (так Шон и его приятели, жившие на улице Святого Михаила, называли этот район). Это были семьи, во многих случаях распавшиеся, живущие на пособие, отправляющие детей учиться в бесплатные школы. Поэтому, когда Шон, одетый в черные брюки, синюю рубашку и черный галстук, посещал приходскую школу на улице Святого Михаила, Джимми и Дэйв ходили в школу Люиса М. Девея в Блакстоне, которую жители для краткости называли школой «Луи и Дуи». Дети из этих кварталов посещали школу в обычной домашней одежде, что считалось своего рода крутостью, но приходили в одном и том же раза по три в течение школьной пятидневки, что вообще-то запрещалось. Они распространяли вокруг себя какую-то ауру сальности — сальные волосы, сальная кожа, сальные воротники и манжеты. Лица и тела многих ребят были усыпаны прыщами. Они рано бросали учебу. Некоторые девочки старших классов уже ходили в платьях для беременных.

Да, если бы не их отцы, они, возможно, никогда бы и не стали друзьями. Они никогда не встречались по будним дням, но у них ведь были субботы, во время которых все, что они делали, имело особый смысл: толклись ли они на заднем дворе, слонялись ли по булыжной мостовой Харвест-стрит, или проскальзывали зайцами в метро и ехали в центр, но не ради того, чтобы побывать где-то и увидеть что-то, а просто прокатиться по темным тоннелям, послушать лязг и скрип колес на поворотах, посмотреть мелькание приближающихся и удаляющихся огней — от всего этого у Шона захватывало дыхание. Когда рядом с тобой Джимми, можно ждать чего угодно. Если он и знал, что существуют какие-либо правила или ограничения — в метро, на улице, в кинотеатре — ему было на них наплевать.