Кай вдруг поймал себя на мысли, что уже целый год живет дома, в краю, где прошла его юность, и среди людей, с которыми вместе рос. Всякий раз, когда он возвращался сюда, он находил их такими же, какими оставил, — графиню Гест с ее пристрастием к лимонному печенью и романтической музыке, седовласого господина фон Круа, брата и сестру Хольгерсен. Только юная Барбара теперь уже не ребенок, как тогда.

Все по-старому сидели на террасе перед господским домом. Двери в музыкальную гостиную были открыты — считалось, что музыка вкупе с осенними впечатлениями настраивает на особый лад. Парк с увядающей листвой служил для этого хорошим фоном. Тем теплее будет потом атмосфера за ужином — умеренные разглагольствования на тему бренности улучшают аппетит.

Жизнь здесь шла спокойная и оседлая, в близости к земле, подвластная временам года и основанная на злободневных календарных событиях, — важнее было думать о севе и урожае, нежели о сердце. Один жил, как другой, большой разницы не было, здесь знали друг друга слишком давно, чтобы кто-то мог еще чем-нибудь удивить, а поэтому предпочитали встречаться на нейтральной почве разумных практических дел. Никто не роптал, что через небольшие промежутки времени жизнь бесконечно повторяется, и никто не догадывался, насколько разлагает постоянное близкое соседство, порождая вместо живого интереса болтливую скуку.

Ветер подолгу копошился и шумел в верхушках платанов и порой заглушал музыку. За деревьями полыхали запоздалые зарницы.

Кая охватило беспокойство, он внезапно почувствовал, что пока он сидит здесь, наполовину безучастный, минуты и секунды его жизни безвозвратно утекают; где-то меж тем беззвучно катит поток Времени, загадочный и пугающий в своем неудержимом призрачном скольжении, безостановочный, как неумолимо текущая из раны кровь.

Он больше не мог это вынести — под каким-то благовидным предлогом попрощался и пошел к конюшням, чтобы вывести свою лошадь и поскакать через пустошь к себе домой.

В теплом полумраке, где запах соломы смешивался с дыханием животных, между лошадьми лежала его собака — серо-голубой дог по кличке Фруте. Услышав его шаги, она вскочила и с громким лаем решительно бросилась навстречу.

Во дворе лай перешел в радостное повизгивание. Кай насторожился.

В проеме двери стояла юная Барбара.

— Мне тоже хочется, Кай, проехаться с вами, — воскликнула она, — уж очень вечер подходящий. За пустошью все еще нависает гроза.

Она прислонилась к деннику и смотрела на него. В темноте конюшни лицо ее оставалось затененным, едва обрисовывались рот и лоб — нечто расплывчато-бледное и темное, удивительно манящее. Слабый свет из окон отражался в ее глазах.

Кай видел: что-то тянет ее отсюда, но она и сама еще об этом не догадывается. Она последовала за ним, думая, будто хочет просто покататься верхом, однако здесь было замешано нечто большее.

В тесноте, между телами животных, между гладкой шкурой лошади и светлой шерстью прижавшейся к нему собаки, среди стука переступающих копыт, тихого сопенья и звяканья цепей, он взял ее за руки и проникновенно сказал:

— Барбара, каждый раз, когда я уезжал и возвращался, я замечал, как вы подросли, и было так прекрасно увидеть вас снова. Поверьте, вы не должны никуда отсюда уезжать, ваше место здесь, в этом господском доме с его платанами и липами, с лошадьми и собаками. Человек должен либо вообще не уезжать, либо вообще не возвращаться, ведь по возвращении никогда не находишь того, что оставил, и впадаешь в разлад с собой. Вы, Барбара, должны оставаться здесь, среди этой тишины, чтобы жить самодостаточной жизнью и исполнять ее нехитрые требования.

Ее руки, которые он держал в своих, дрогнули. Она ничего не ответила. Молчание между ними росло, сгущаясь в ожидание.

Кай разбил его, не дав превратиться в нечто значительное:

— Давайте, Барбара, оседлаем вашу кобылу…

Они ехали рядом. За парком начинались луга и пашни, между ними приютилась деревня, дальше шла пустошь с березами, зарослями можжевельника и руническими камнями. Горизонт был затянут тучами. Их темную завесу прорезали извилистые жилы зарниц. Лошади вскинули головы. Ветер, затаившийся возле леса, внезапно ворвался в тихий вечер.

— Но вы ведь опять хотите уехать, Кай?

— Не знаю, возможно. — Кай быстро пригнулся в седле и снова выпрямился. — Возможно, Барбара.

Они поскакали быстрее. Дорога вела вверх, на возвышенность. Оттуда открывался вид вдаль. Кай и Барбара придержали лошадей. Холм был окружен тенями, они крались среди кустов и камней. А за ними, темная и бугристая, растекалась пустошь.

Зарницы стали ярче. В их обманчивом свете всякий раз, как видение, выхваченное из тьмы, представала на горизонте деревня. В ярких вспышках отчетливо виднелись ряды крыш и невысокая светлая башня, которая то загоралась, то гасла, словно все проваливалось в пропасть. Эта картина, мелькнувшая за какую-то секунду, походила на далекий мираж, на странную галлюцинацию, — ведь смену света и тьмы не сопровождал рокот грома.

Полотно железной дороги прямой линией перерезало ландшафт. Его рельсы бежали по шпалам, как заманчивое, пленительное обещание, становились матово-серебристыми и где-то совсем далеко сливались в одну фосфоресцирующую точку.

«Они убегают в бесконечность», — подумал Кай. Спина лошади под ним равномерно поднималась и опускалась, долгий и дальний, тянулся куда-то рельсовый путь. Кай крикнул Барбаре:

— Придержим лошадей, сейчас должен пройти поезд…

По земле прошла дрожь, в глубине ее нарастал гул. Провода на железнодорожной насыпи вдруг зазвенели металлом и запели высоким голосом, состязаясь с грохотом, что становился все сильнее; по равнине, взблескивая, побежала цепочка сигнальных фонарей, словно нить из застывших капель молнии; бесшумно поднялось сигнальное крыло семафорной мачты. Над рельсами, вспыхнули огни локомотива и погнали перед собой широкое пятно бледного света: мимо зрителей пронесся экспресс — череда длинных, ярко освещенных вагонов, в окнах виднеются люди, вот кто-то прижался к стеклу — мужчина, женщина? Поезд промчался мимо, над пустошью уже пестро замелькали его задние огни, и гул рельсов стал затихать.

Кай спокойно сидел в седле, натянув поводья. Словно комета, пролетел сквозь ландшафт светящийся остров, неведомо откуда взявшийся и неведомо где скрывшийся, и в нем были люди, которые за несколько часов до того случайно сошлись вместе, а несколькими часами позже поспешат разойтись, — фрахт человеческих судеб, летевший сквозь тьму в освещенных купе, а за ними вихрем катился клубок тайн, обращаясь в фантастический соблазн, — над краями равнины, из туч и теней, из ночи и земли, казалось, звучат голоса, сбивчивые и сбивающие с толку, море, прибой, что накатывал волнами и звал…

Первый удар грома раскатился над пустошью. Кай распрямился. Он улыбнулся Барбаре и взялся за повод ее лошади.