Мы с Андреасом неспешно шагали по вечернему лесу; четвертинка луны, плавно скользившая над ветвями, подглядывала нам через плечо. Ее яркий свет, не приглушенный дымкой облаков, позволял хорошо видеть сухие дубовые листья, приятно хрустевшие под ногами. Андреас негромко говорил что-то в меру смешное и малозначащее; я улыбалась, а слушала все больше пение соловьев. Они сегодня старались вовсю, будто приветствуя новую фазу луны; впрочем, не исключено, что так оно и было. Все-таки в общении соловьев есть нечто особенное; их музыка так хорошо узнаваема. Они исполняют много разных песен и не перестают разучивать новые, но структура всегда очень похожа. Сначала несколько тихих, ненавязчивых нот, словно птица только начинает распеваться. Затем главная часть песни, она звучит наиболее громко, звонко, эмоционально и нередко бывает самой продолжительной. И наконец, завершающий кусочек, самый короткий и наиболее тихий, словно соловей говорит: на этом все, спасибо за внимание. Впрочем, всего пару мгновений спустя он принимается петь по новой.

Я тряхнула головой, отгоняя неправильные мысли. Ну кто же думает о таких вещах на ответственном свидании? Когда в лесу он и она, кругом ни души, а впереди – первая близость? Хотя, может, и о соловьях думают. Говорят, это романтично.

Я осторожно покосилась на Андреаса, проверяя, не заметил ли он мою рассеянность. Но нет. Кавалер продолжал беспечно болтать ни о чем, попутно отодвигая колючие ветви, когда они нависали над тропинкой.

Наконец мы ушли достаточно далеко от тех дорог, где даже в столь позднее время иногда попадались путники. А вот и первое укромное место. Крохотная прогалина, с одной стороны огороженная высоким кустарником, а с другой – поваленным сосновым стволом.

– Ты не устала? – предсказуемо спросил Андреас.

Ну конечно, это такая игра. Я делаю вид, что устала, он – что проявляет обо мне заботу. Мы останавливаемся отдохнуть. Потом мне становится холодно, а он старается меня согреть. А дальше все якобы происходит спонтанно, само собой. Хотя мы оба прекрасно знаем, с какой именно целью сюда пришли и для чего так тщательно удалялись от обжитых мест.

– Да, немного устала.

Я принимаю правила игры.

Он перешагнул через ствол, затем подал мне руку и помог перебраться на прогалину. Сидеть на самом стволе не позволяли многочисленные острые ветки, поэтому мы расположились на траве.

– Тебе не холодно?

Я позволяю себе улыбнуться, поскольку лунное сияние не освещает сейчас моего лица.

Андреас обнимает меня за плечи. Потом мягко разворачивает лицом к себе и, положив руку мне на затылок, осторожно укладывает на траву. Я не сопротивляюсь. Его лица почти не видно, но память восполняет те пустоты, которые создает перед глазами темнота. Хорош, необыкновенно хорош. Высок, статен, широкоплеч. Смуглое скуластое лицо, выразительные темно-серые глаза, мягкие черные волосы. На щеках и подбородке – легкий налет щетины, будто он не брился дня два. Это делает его еще более привлекательным.

Он склонился надо мной, его губы совсем близко, и тепло его дыхания приятно контрастирует с прохладой ветра.

– Глупышка, – неожиданно произносит Андреас, – тебе крупно не повезло.

Его зрачки начинают преображаться; теперь он прекрасно видит мое лицо в темноте.

– Я – тъёрн, – с насмешкой объясняет он. – Из тех, кого вы, люди, по своему скудоумию зовете вампирами. И сейчас я выпью всю твою кровь, а заодно и подзакушу плотью.

Андреас хорошо выглядит; он не кажется обессиленным, да и голос его звучит спокойно. А значит, он не нуждается, помимо крови, в подпитке моими отрицательными эмоциями. И говорит все это, глядя на меня так пристально, лишь потому, что это его забавляет. Тъёрнам не жаль своих жертв. Они видят в людях лишь представителей низшей расы, присутствие которых было бы досадным, если бы они, тъёрны, не нуждались в человеческой крови и плоти для того, чтобы поддерживать свое существование в этом мире.

Он начинает преображаться, принимая свой настоящий облик, куда менее привлекательный, чем человеческий. Его глаза – уже не темно-серые, а желтые, с вертикальными зрачками, как у кошек и змей. А приоткрывшиеся в усмешке губы обнажили увеличивающиеся в размерах клыки.

– Сожалею, парень, – с неискренней улыбкой отвечаю я, – но это тебе сегодня крупно не повезло. Потому что я – Охотница и преследую таких, как ты.

Тъёрн вскочил на ноги и отшатнулся, а я взглянула на него глазами с вертикальными, как и у него, зрачками. И в это же самое время, обогнув заросли кустарника, на прогалину шагнули двое рослых, широкоплечих мужчин и невысокая хрупкая девушка. Ибо Охотников всегда должно быть четверо. Если, конечно, это настоящие Охотники, а не жаждущие крови гончие.

Андреас перекинулся необыкновенно быстро. За спиной выросли большие крылья, приспособленные для того, чтобы летать в его мире, но, к счастью для людей, не в нашем. Ногти росли на глазах, превращаясь в длинные смертоносные когти; череп сужался и вытягивался, и на голове больше не было мягких темных волос. Отчего-то все тъёрны, принимая человеческий облик, оказываются брюнетами; никому не известно почему. Равно как неизвестна и та причина, по которой они всегда оказываются мужчинами.

Двое моих спутников держали наготове мечи. Девушка тоже была вооружена; лунный свет блеснул, отразившись на лезвии ее кинжала. Впрочем, с ее стороны это была всего лишь предосторожность, средство самозащиты на крайний случай. У нее не было шансов выстоять против тъёрна даже в его человеческом облике, что уж говорить о подлинном. Ее задача в отряде Охотников была совсем иной.

– Тебе не уйти, – внятно произнесла я, видя, как существо, которое уже невозможно было назвать Андреасом, бросает вокруг пронзительные взгляды.

Я говорила не по-человечески. Перекинувшийся тъёрн уже не понимает нашего языка. Поэтому с Охотниками, как правило, путешествует переводчик, знающий язык тъёрнов, или Вещатель. В данном случае – я. Моя функция заключалась в том, чтобы донести до тъёрна наши намерения и попытаться с ним договориться. Если мне это не удавалось, в ход пускались мечи. Этим уже занимались мужчины, в первую очередь – Воин.

– Чего вы хотите? – спросил он, облизнув губы.

Загнанный в угол зверь вдвойне опасен. У нас не было иллюзий на этот счет.

– Мы хотим, чтобы ты ушел. – Я старалась, чтобы мой голос звучал максимально спокойно. Не знаю, удавалось это или нет, ведь в определенном смысле я сейчас не была собой. – Ты не принадлежишь этому миру. И должен вернуться в свой.

– Вернуться? – медленно переспросил он.

– Да. Ваше появление в этом мире – ошибка. Случайность. Наш мир чужд вам, а вы – для него. Ты должен вернуться к себе домой.

– Каким образом? Я не могу вернуться. Врата закрыты.