Игорь Григорьев праздновал день рождения. Дата была обычная, не круглая, но отмечалась с размахом, в целиком снятом по такому случаю ресторане. Народу собралось умеренно, человек тридцать, почти все новые друзья. Старые друзья Григорьева отсутствовали по весьма уважительной причине, новые же были несколько другого типа, из тех друзей, которых принято называть корешами. Если бы им скинуть лет по десять, а заодно скинуть цивильные костюмы, приодев в малиновые пиджаки или адидасовское обмундирование, в зале бы воцарился зловещий дух лихих девяностых.

Тем не менее Григорьев был доволен. В целом – своим новым положением, возможностью тратить, не считая, деньги, а конкретно – в первую очередь тем, что юбилей посетил Мартын собственной персоной. Дал понять, что ценит своего помощника, уважает его и готов уделить ему почти час своего драгоценного времени.

В присутствии Мартына братва наступила на горло собственной песне. Сидели чинно, пили умеренно, старые обиды не вспоминали. Хорошо знали, что пахан без восторга относится к шумным оргиям, способным привлечь внимание охранников правопорядка.

– Мы их своими делами на уши ставим, зачем еще на отдыхе ментов напрягать? Лишнее это. Учитесь тратить бабки без мордобоя и поножовщины, – говаривал он.

С уходом Мартына атмосфера разрядилась, успевшие отдать должное закускам пацаны налегли на выпивку. Перебивая общий гул, зафонил микрофон. Собравшиеся подняли головы. Опираясь на стойку, будто пытаясь сохранить равновесие после ударной дозы спиртного, на сцене возвышался мужичок лет пятидесяти в дырявых джинсах, оранжевом пиджаке и такого же цвета кепке. Внешне мужичок смахивал на клоуна, и казалось, что он сейчас выдаст какую-нибудь репризу насчет собравшихся. Но тут заиграла музыка, и мужичок запел хриплым голосом, по блатному растягивая гласные: «Работала ты в МУРе конкретно и в натуре, но мое сердце бедно простого пацана того, что ты гадюка, того, что ты, блин, сука, – вот это мое сердце совсем не поняла».

Мелодия песни была стандартной для блатного шансона, без претензии на оригинальность, стихи, если это можно было назвать стихами, написал человек, вряд ли догадывающийся о существовании таких гениев, как Пушкин, Лермонтов и Есенин, но успевшая разогреться публика восприняла песню на ура. Едва мужичок замолчал, как вспыхнули громкие аплодисменты, без малого не перешедшие в овацию. Вдохновленный таким приемом, артист снова завел свою шарманку. Мелодия новой песни была практически такой же, а шалава на этот раз не являлась сотрудницей правоохранительных органов, а была обычной девушкой. Но финал для несчастного молодого вора оказался таким же печальным. Девушка ушла к другому, захватив большую часть добра, уворованного страдающим влюбленным.

Однако и эту песню собравшие встретили с единодушным одобрением. И это выглядело, по меньшей мере, странным. Вроде бы суровые мужики, без малейших колебаний избивавшие, калечившие и даже убивавшие других людей, выдерживавшие суровые допросы следователей, превращавших некоторых подследственных в инвалидов, а приходили в восторг от натуральных розовых соплей, замешанных на блатных мотивах.

Лишь один человек только делал вид, будто происходящее ему нравится. Игорь Григорьев едва сдерживал гримасу отвращения. Он пригласил мужичка лишь потому, что того ценила братва. А поскольку Игорь слишком поздно спохватился насчет артистов, мужичок оказался единственным не занятым среди любимых собравшейся публикой исполнителей. Да, знай Григорьев, во что это выльется! Но он не удосужился ознакомиться с творчеством приглашенного артиста и теперь был вынужден терпеть.

Но из любого, даже самого неприятного, положения можно найти выход. Игорь сделал вид, что тяга к прекрасному оказалась побеждена естественными потребностями организма, и скрылся в туалете. Хотя и до туда доносились наиболее громкие пассажи артиста. К счастью, Григорьев изначально не хотел делать из своего праздника некий вариант кабацкого концерта. Урод в кепке был ангажирован всего на шесть наиболее известных своих песен. Еще две он исполнил на бис. После этого братва приступила к своему основному занятию, то есть пацаны активно выпивали и через раз закусывали. Юбилей гармонично перетекал в банальную пьянку. Но тут погас свет – остались только разноцветные лампочки на сцене – и раздался почти трезвый голос:

– Сюрприз от Мартына!

Из бокового входа покатили столик, на котором возвышался огромный торт. Столик был зачем-то накрыт покрывалом, которое с четырех сторон опускалось до пола. Человек, толкавший столик, подкатил его к Григорьеву. Только здесь в неверном свете Игорь рассмотрел, что верхушка большого торта срезана. Вдруг оттуда показался торт обычных размеров с горевшими свечами. Григорьев сам догадался, что он должен делать, и начал дуть. Едва погасла последняя свеча, как вспыхнул свет, а из большого торта показалась сначала роскошная шевелюра, а затем милое женское личико. Девушка жизнерадостно улыбалась, продолжая удерживать на голове торт с погасшими свечками.

«Где-то я это уже видел; кажется, в одном американском фильме», – подумал Игорь.

Тут внезапно столик разъехался на две части, и на каждой осталось по половинке торта. Сделано это было, чтобы девушка не измазалась в замечательном творении кондитеров. Правда, для этого от нее, разумеется, требовалась ловкость, но этим качеством девушка обладала в полной мере. Когда части столика разъехались, девушка выпрямилась, сняла с головы торт и поставила его перед Григорьевым.

– Если захочешь, сегодня я твоя, – тихо шепнула она.

Игорь окинул девушку взглядом. Она была в стрингах и бюстгальтере, позволявшем оценить ее фигуру. Григорьев оценил ее на четверку с минусом. Грудь маловата, плечи широковаты и так далее.

– Ну-у-у, – протянул нечто маловразумительное Игорь.

Он подумал, что подарок Мартына мог отличаться более сексуальным экстерьером. Хотя личико у гостьи из торта было восхитительным, тут уж ничего не скажешь.

Не дождавшись конкретного ответа, девушка проскользнула мимо гостей, жадно пожирающих ее глазами, двинулась к сцене, легко впорхнула на нее и для разминки крутанулась вокруг шеста. Раздался хорошо известный голос Джо Коккера – а чей же еще!

Через две минуты Григорьев изменил свое мнение. Подарок Мартына был потрясающе хорош. Отдельные недостатки фигуры являлись издержками профессии, зато девушка выделывала на шесте такое, что аж дух захватывало! Казалась, она сумела договориться с земным притяжением, и оно на время выступления оставляло стриптизершу в покое, давая ей возможность завести мужиков своими пластичными и одновременно предельно откровенными движениями. А еще казалось, что девушка привязана невидимыми нитями, которыми управляет невидимый гигант, легкими движениями то подбрасывая ее почти к вершине шеста, то небрежно опуская вниз. При этом она умудрялась растягиваться в шпагате, делать кувырки и, ухватившись за шест руками, уводить свое тело далеко в сторону. Публика, как говорится, неистовствовала!